У славян и других народов тоже есть похожие праздники первого плуга и пр., но так как исторически земледелие у них включало озимые посевы (в конце лета – осенью) и яровые (весной), то начало двух посевных не очень выделялось, не играло такой роли в народной культуре.

У тюркских же народов доминировали только яровые посевы, поэтому начало земледельческого цикла праздновалось особо. У башкир преобладали посевы проса (на юге) и полбы на севере. Полба – архаичная зерновая культура, как бы древняя пшеница. Именно её, а не современную пшеничку вкушали древние греки, египтяне и гордые сыны Израиля. Сейчас селекционеры Башкирии снова приступили к выведению новых сортов полбы.

По башкирски полба – борай. Отсюда (через антропоним) Бураево. Большинство Читателей уверен никогда не пробовали кашу из полбы, которой в сказке у Пушкина поп кормил работника балду:

В год за три щелка тебе по лбу,
Есть же мне давай варёную полбу.

Недавно один краевед подарил мне мешочек полбы. Сварил я кашу, да такая вкусная оказалась, сытная, упитанная, хоть с постным маслом, хоть со сметаной. Объеденье!

Вот с древних времён и празднуют народы Урала и Поволжья сей славный праздник – зиин – по-татарски. А приезшавшие на него литераторы пишут затем интересные статьи, удивлённые яркими красками народного гулянья.

В газете «Уфимский край» в конце 1907 года (номера за 23 и 30 декабря) был опубликован «Очерк Арк. Григорьева» под названием «Праздник зиин».

Мои поиски выявили только Аркадия Никаноровича Григорьева (1888–1957), русского, советского актёра, сценическую карьеру он начал в 1907 году, в 1920-е годы играл в театрах Уфы. Но, судя по заметке, наш Аркадий Григорьев отдыхал на кумысе и вдобавок с женой. Актёру тогда исполнилось всего 19 лет, вряд ли так рано артист создал семью.

Но материал получился добротный, его и предлагаем вниманию Читателей «Уфимского Журнала» (в квадратных скобках вставлены примечания автора или газетные опечатки). Итак, «Праздник зиин. Очерк Арк. Григорьева»:

Мала-мала, живи, зиин скоро будет, – соблазнял меня наш хозяин, башкир Гильман у которого мы с женой снимали летом избу и пили кумыс.
Срок нашего пребывания в степи на подножном корму уже истекал. Надо было думать о возвращении в Петербург с его раскалёнными и душными улицами.

– Больна хороша зиин, сабантуй увидишь, кислушка пить будешь, бик якши, – в свою очередь расписывал моей жене наш поставщик баранины, старый и жизнерадостный Мухуддин.

– Да когда же будет зиин? – спрашивали мы у башкир.

– Сперва Елькашева зиин, потом Хозятова, потом Чишмы, потом Ябалаклы, потом Япарова Кучумова, потом наш аул Караякупова – описывали нам программу празднеств в хронологическом порядке наши добродушные собеседники.

Башкиры, недавно ещё перешедшие от кочевой жизни к оседлой не успели утратить характерынх черт вольных детей степи – добродушия и любви к ничегонеделанью. Было заметно, с каким удовольствием предвкушали они возможность бросить тяжёлые полевые работы на законном основании по случаю праздников. А работ предстояло по горло: надо было скосить густую высокую степную траву, сжать роскошно выколосившуюся рожь и полбу, убрать, вымолотить и смолоть всё это и обезпечить себя и свои многочисленные стада домашних животных пропитанием на зиму.

Долго ждать зиина не пришлось. В один прекрасный день во двор занимаемой нами избы, ввалилась толпа деревенской молодёжи. У одного парня в руках был длинный шест, увешанный яркими цветными платками, полотенцами, поясами и обрезками ситца. Всю эту пестроту увенчивала пара «ситэков» с кожанными галошами, привязанная на вершине шеста. Процессия обходила живших в деревне кумысников и собирала пожертвования для выдачи призов победителям на предстоявших состязаниях в борьбе и скачках.

– Ару-ма? Здоров ли? – приветствовала нас весёлая компания.

Мы знали уже, в чём дело и внесли от себя лепту, получившую своё место на том же шесте.

Настроение деревни вдруг стало повышенным, предпраздничным.

Башкирки принялись заготовлять угощение для приезжих гостей: раскатывали лепёшки из ржаного и пшеничного теста и резали их на лапшу и «баурсак», проверяли на ледниках запасы масла, коровьего и козьего молока, наскоро заканчивали изготовление творожного сыра – «корт», и мыли самовары… Ленивые в обыкновенное время мужчины также заметались. Надо было запастись для гостей большим количеством кумыса, для чего брали старый перебродивший кумыс негодный для желудков кумысников, и разбавляли его холодной водой. Некоторые из башкир отправлялись на лошадях покупать где-то «кислушку» и даже, вопреки корану менее невинный – но весьма соблазнительный элексир – водку.

Из пришедшего утром в деревню стада овец зажиточными хозяевами были отделены и заперты на дворах бараны, которые, точно предчувствуя предстоящую им печальную, хотя и почётную, роль наполнить башкирские желудки своим жирным мясом, оглашали деревню жалобным блеянием.

Хлопот было по горло до самого вечера. Даже важный, в белой чалме и с посохом в руках, муэдзин, неторопливо шествовавший ежедневно по деревне к мечети, ускорил свою размеренную походку и имел особенно бодрый вид. Вот он, промелькнув перед глазами, скрылся в мечети, и скоро его чалма появилась в окошке высокого минарета, откуда он особо звонким на этот раз голосом призывал правоверных к молитве перед отходом ко сну.

– Алла акбер, Алла акбер… Алла иль Алла ва Мухаммед рассуль Алла… Алла акбер… – неслись слова арабской молитвы через деревню в степь, освещённую закатом.

– Экларга киряк – спать надо, – решил мой хозяин Гильман, проведя при призыве муэдзина соединёнными в пригоршню ладонями по своему лицу.

Окинув после этого обычного у мусульман молитвенного жеста сонными глазами дверь, он отправился в своё помещение.

Сладкий утренний сон кумысников был прерван отчаянным блеянием баранов, протестовавших против заклания.

Верный заветам пророка, башкир курицы не зарежет, иначе, как сотворив краткую молитву, при непременном условии, чтобы на небе

светились лучи солнца. Сегодня башкиры видимо торопились. Когда я, одевшись, вышел во двор, то застал своего Гильмана уже за свежеванием бараньей туши.

Солнце только ещё показывалось над горизонтом. День обещал быть ясным и жарким.

Вскоре на наш двор въехало несколько плетёнок с гостями. Тут были и родственники наших башкир из других деревень, и русские мужики-кунаки.
Ареной для праздника служила степь за задворками деревни. Часам к 11-ти утра повалил туда народ. Отправились и мы.

Перед нами открывалось зрелище многолюдного башкирского базара. Приезжие «купса» – казанские татары – заманчиво разложили свои галантереи на повозках и в наскоро сколоченных из досок шалашах; мелкие торговцы татары продавали пряники и леденцы; странствующие коробейники предлагали всякую всячину: медные колечки с цветными стеколышками, браслеты, щипчики для выдёргивания волос, смолу, которую любят жевать башкирские красавицы и дети, и какое-то снадобье для истребления тараканов и клопов.

Тут же на траве приютились продавцы «махан», т. е. мяса коров и баранов. Виднелось несколько плетёнок с приезжими башкирами, торговавшими кумысом, налитым в большие бутылки и кадки – «чиляки».

Публики было очень много. Среди башкир и почти не отличающихся от них мещеряков замечались черемисы с их сосредоточенными физиономиями, несколько русских мужиков в картузах, а также кумысники.

Зрители со стороны приехали со своими жёнами и детьми, стоявшими и сидевшими тут же в сторонке у своих повозок.

Наряды степных обитательниц были эффектны, особенно у башкиро[к]. Голову их покрывал тяжёлый чепчик украшенный мелкими коралловыми бусами и серебряными монетами, грудь закрывал широкий «сокол», составленный из чешуи серебряных рублей, полтинников и четвертаков и металлических бляшек, по спине спускался «сескаб», отличающийся от нагрудника лишь меньшею шириною. Башкирки не особенно стеснялись присутствием мужщин.

Мещерячки же в одетых на бок расшитых шёлком и блёстками шапочках и ярких длинных рубахах «кульмяк» старались соблюдать восточный этикет и отворачивали лица при приближении кавалеров. Мужчины, одетые также по праздничному в чёрных или серых бешметах и кафтанах, в ситэках с зелёными задками и разноцветных тибитейках, галдели и сновали мимо торговцев и телег, у которых стояли на привязи лошади. Степные дамы пока созерцали эту сутолку, пощёлкивая подсолнухи и энергично выплёвывая шелуху. В толпе шмыгали взад и вперёд «малайки».

Но вот в стороне послышались пиликающие звуки скрипки. Толпа шарахнулась на эти звуки. Подойдя, мы увидели музыканта татарина и плящущего под его музыку башкира, окружённых плотным кольцом зрителей. Танцор с серьёзным лицом, молча и не спуская глаз с музыканта, усиленно топтался на одном месте. И тот и другой, повидимому, импровизировали. Несмотря на жару и катившийся градом пот танцор добросовестно выделывал па и мало-по-малу увлекался. На его скуластой физиономии стали появляться гримасы, долженствующие выразить полное блаженство. Устав топтаться, он начал жестикулировать руками и пальцами…

Утомлённого плясуна, к полному удивлению, сменил наш муэдзин, который заметно был навеселе.

Музыкант скоро ослабел, и танцы прекратились. В кружок вошли два мальчугана. Обхватив друг друга, они начали бороться. Победа досталась, конечно, более сильному. Побеждённый удалился, а победитель, награждённый леденцами из рук двух принявших на себя роль судей башкир, остался в кругу.

С ним померяться силами вышел уже молодой парень и скоро свалил прежнего победителя на землю, получив за это в виде приза лоскут ситца.

Лавры победителей, очевидно, прельщали многих из публики. Желающие бороться выходили по очереди в кружок. Сообразно силе и ловкости борцов борьба заканчивалась более или менее удачным и скорым шлёпаньем тел на землю.

Постепенно дело дошло до состязания уже вполне взрослых силачей – «батарей[»].

Зрелище становилось интересным.

Башкиры оживлённо проявлсли интерес к победам своих односельчан и награждали победителей, кроме призов, ещё апплодисментами.

***

После борьбы наступил черёд следующего нумера праздничной программы, начало которого было возвещено каким-то особым галденьем толпы и отливом её в другую сторону.

Далеко в степи показалось несколько быстро движущихся предметов. Это приближался «сабантуй» – скакавшие на степных лошадях. Мигом подлетела к толпе первая лошадь, с уцепившимся на ней башкирским босоногим жокеем. За ней примчалась к старту другая. Третья неслась одна без всадника, который, вероятно, не удержавшись на коне без седла и стремян, был где-то потерян на дороге. Быс[т]ро мчались поджарые башкирские скакуны, развевая по ветру свои длинные хвосты.

Всякий, кто жил среди башкир, знает их любовь к этим животным. Несмотря на переход башкир коседлому образу жизни и тяжёлые полевые работы, их лошади ещё не успели утратить характерных свойств степной породы. Так у нашего хозяина Гильмана имелась лошадь, на которой он зимою охотился на волков, настигая их и на скаку оглушая тяжёлою палкою.

Неудивительно поэтому, что в награду победителю на скачках был вручён самый ценный приз – козловые «ситэки» с галошами.

Долго тянулся день. Много праздничных ощущений было пережито степными обитателями. Но и наступление прохладной ночи, быстро и без сумерок сменяющей в степи жаркий день, не остановило увеселений. Теперь в свои права вступила молодёжь. Парни и девки, одевшись потеплее, под ночным покровом позволили себе отступление от мусульманского этикета, требующего отделения женщин от незнакомых мужчин. Устроились общие игры, напоминающие наши «жгуты».

Звонко раздавались по воздуху тумаки башкирских ладоней на широких спинах степных красавиц и кавалеров.

В толпу башкирских девушек замешалась и одна русская. Эта разбитная, голосистая, красивая представительница слабого пола пользовалась особенным вниманием башкирских парней, оказавшихся далеко не равнодушными к ней.

Нельзя не заметить, что во время игры мужская часть молодёжи не допускала никаких вольностей, обычно наблюдаемых в подобных случаях в русских деревнях. Не даром многие наблюдатели сходятся в том, что башкиры замечательно нравственно-чистый народ и по отношению к женщине ведут себя по рыцарски.

Зиин подходил к концу.

Приглашаю на сайт «Роднов и его друзья»

Связанные темы и персоны

Уфа, РБ, Башкирия, Башкортостан, Башкиры