— На каком этапе следствие чаще всего начинает фальсифицировать доказательства?
— Во-первых, хочу сразу оговориться. К фальсифицированным я отношу такие дела, обвинение по которым построено на так называемых доносах — субъективном мнении кого-либо о якобы имевшем место преступлении; дела, в которых придумываются, подделываются доказательства, чтобы привлечь кого-нибудь (виновного или нет) к уголовной ответственности. Есть и другие способы фальсификаций, но вышеназванные, на мой взгляд, стали в последнее время самыми распространенными. Говоря на бытовом языке, доказательства придумываются, а на юридическом — используются недопустимые доказательства, то есть те, которые в силу закона не могут быть положены в основу обвинительного приговора. Некоторым из этих доказательств придается видимость законности, другие же банально подделывают, указывают в них придуманные сведения. Такие документы бережно охраняют от проверки, защита не имеет законных прав и возможности получить и представить суду свидетельства подделок. Для этого нужны содействие следствия, прокурора и суда, которым это не выгодно.
Сторожевой контроль в действии
Так вот, отвечая на ваш вопрос, поясняю, что дела могут подделываться на самом начальном этапе, — и даже до возбуждения уголовного дела. Способы таких фальсификаций, как показала практика, разные. Все зависит от категории дел.
В качестве примера возьму дела по «насильственным составам», а также грабежи, разбои, кражи и т.п. Такие дела нужны для отчетности, но законными способами раскрываются тяжело. В этих делах важно получить и закрепить «нужные» показания, именно они затем станут первоначальными, а возможно — и единственными доказательствами по делу. Для этого используются различные системы баз данных полиции, и сторожевой контроль, о котором я уже рассказывала.
Я продолжаю заниматься этим вопросом. Несмотря на то, что официальные органы (Минюст, МВД) на мои запросы дали ответы, что никакого сторожевого контроля не существует в результате принятия общих мер по выполнению одного из постановлений ЕСПЧ, оперативные сотрудники, объясняя обстоятельства чудесного появления моих клиентов в помещениях полиции, ссылаются — как на законное основание этого — именно на сторожевой контроль.
— Как это происходит?
— Если у оперативных сотрудников есть интерес к тому или иному человеку, а у них нет законных оснований пригласить его к себе или понятно, что этот человек придет с адвокатом, а с человеком надо «серьезно» поговорить без посторонних, тогда на помощь приходит этот самый контроль, включая и другие базы учетов полиции и иных структур. Эти базы — неконтролируемые, непроверяемые, безнадзорные: в этом вся проблема, именно она порождает незаконность и возможность беспрепятственного нарушения прав граждан. Сам факт существования таких баз, которые используются для решения оперативных целей и задач, никакого криминала не несет, если выполнены требования статьи 15 Конституции, то есть акты прошли регистрацию в установленном законом порядке и опубликованы.
На интересующего их человека или на принадлежащее ему транспортное средство выставляется сторожевой контроль (я применяю обобщенный термин к базам полиции). С помощью камер слежения (речь идет о Москве) можно узнать маршрут передвижения человека, связаться с сотрудниками ГИБДД.
Транспортное средство задерживается вместе с водителем — и того и другого доставляют в ближайшее отделение полиции или вызывают инициатору розыска, каковыми являются оперативные сотрудники. И с этого момента человек пропадает. С таким же успехом человек может пропасть на вокзале, в аэропорту, в метро и других местах. Официально он не задержан, поэтому сведений о нем как о задержанном нет ни в одной сводке. Но человека нет: он не появляется там, где планировал быть, родственники нигде и никогда не могут его найти, телефон его не отвечает или выключен, связь с внешним миром потеряна. В это время его доставляют в любое отделение полиции, куда никто просто так пройти не сможет. Там его «обрабатывают», на него оказывают психологическое, а иногда и физическое давление. На сутки он может быть лишен еды, питья, возможности спать, под угрозами или путем шантажа начинают с ним разговаривать и объяснять, какие показания он должен дать. Незаконным образом у него берут отпечатки пальцев, образцы для проведения генетической или иной биологической экспертизы и т.п. Бывает, что человек не выдерживает, желая «отмучиться», дает согласие на получение от него оперативными сотрудниками объяснений. Физическое состояние человека уже не дает ему возможности контролировать происходящее, вчитываться или читать написанное с его слов, и это позволяет оперативным сотрудникам составить от его имени нужное им объяснение.
Впоследствии содержание этого объяснения плавно перетекает в протокол допроса свидетеля. Так при наличии нужных объяснений человек из горячих рук оперативных сотрудников попадает в руки следователя. И совершенно не обязательно, что его будут допрашивать процессуально, — просто оперативные сотрудники передадут следователю флешку с этой записью, а тот все это перепишет. А потом те же оперативные сотрудники заставят задержанного подписаться и под протоколом, убеждая: «Ты уже дал показания, у нас все записано» и т.п. Но это будет уже протокол следственных действий. Причем находясь 20 или 24 часа под психологическим воздействием, человек уже не понимает, что он подписывает. Ему не до тех прав, которые у него имеются; у него нет возможности никого известить, где он находится.
Таким образом включается механизм фальсификаций. Опираясь на свою личную практику, могу сказать, что речь идет не о единичных случаях, а о системе.
Партизанские игры
— Как можно с этой системой бороться?
— Только юридическими способами. Мы живем в такое время, что каждый человек должен понимать: в любой момент он может чем-то заинтересовать сотрудников, и не факт, что этот интерес обязательно будет связан с какими-то правонарушениями с его стороны. Поэтому надо готовиться. И обязательно должен быть адвокат. Что бы с вами ни произошло, вы должны настаивать на том, чтобы на всех следственных и иных действиях с вами присутствовал адвокат. Пока же его нет, следует играть в «партизанские игры»: не вступать ни в какие диалоги с сотрудниками правоохранительных органов, несмотря ни на какие увещевания и обещания, пока это общение не перейдет в официальное русло. А на всех бумагах, попадающих в ваши руки, писать, как вы оказались среди полицейских, как были задержаны, доставлены и т.п.
Не все знают, что оперативный сотрудник, даже имеющий удостоверение и табельное оружие, процессуально в деле никак не участвует. Он может участвовать только в одном случае: если создана оперативная группа и там записана его фамилия. Поэтому, если какой-то оперативный сотрудник говорит, что он такой-то, и просит к нему пройти, надо проверить его удостоверите и спросить, на каком основании тот действует, есть ли у него документ, подтверждающий его участие в расследовании дела.
Второе — работа адвоката. Это юридическая работа. Простые граждане должны понимать, что, как только была ограничена их свобода, и они лишены возможности самостоятельно передвигаться в нужном им направлении, они считаются задержанными. Распространенная схема: человека задерживают при непонятных обстоятельствах, выбивают из него показания в виде объяснения, потом человека передают следователю, тот закрепляет его показания процессуально как свидетеля, хотя он фактически является подозреваемым с иным набором прав. После того как допрашиваемый расписался за свои показания как свидетель, он тут же становится подозреваемым. И когда потом он приходит в суд и начинает рассказывать душещипательную историю о том, как из него выбивали показания, эта история в суде уже никого не волнует, в ответ он, как правило, слышит: «Вот раньше вы давали показания как свидетель, вы расписывались, вас предупреждали об уголовной ответственности и вы ничего не говорили о том, как вас мучили и пытали. Значит, сейчас, рассказывая об этом, вы врете. Поэтому я вам не верю, а верю вашим показаниям, которые вы давали как свидетель.
— Значит ли это, что не стоит давать показания в качестве свидетеля без адвоката?
— У меня здесь достаточно жесткая позиция, как и у моих коллег: никакие показания в нынешних условиях нельзя давать без адвоката. Я понимаю, что адвокат — это дорогое удовольствие. Хороший адвокат — удовольствие не только дорогое, но и редкое. Люди должны понять, что если они таким хитрым способом попали в руки правоохранительных органов, то как только им не дают пойти, куда они хотят, они считаются задержанными, а это значит, что они — подозреваемые. Подозреваемый — это человек, у которого есть уже совсем иной набор процессуальных прав. Поэтому когда вас допрашивают, читайте, как называются документы, в качестве кого вас допрашивают: в качестве свидетеля или подозреваемого — обвиняемого. Если вас допрашивают как свидетеля, вы должны объяснить, что вы себя считаете подозреваемым, и рассказать, при каких обстоятельствах вы попали к следователю или к оперативнику в полицию. Вы должны описать: вы в такое то время были задержаны, насильственно доставлены, вас долгое время держали, что-то от вас требовали. И в объяснении расписать последние часы своей жизни в присутствии сотрудников полиции. Это как раз доказательства того, что были нарушены фундаментальные требования Конституции и статьи 5 Конвенции по правам человека и всех решений Европейского суда, которые регламентируют факт задержания человека в том или ином статусе. Если этого не делается, тогда речь идет о первом этапе последовательной фальсификации уголовного дела, доказать которую в суде невозможно, потому что функционеры от суда закрывают на все это глаза.
Их интерес в том, чтобы довести цикл палочной системы до логического конца: до обвинительного приговора. В наше время обвинительный приговор основан на показаниях задержанного, данных им в качестве свидетеля, а все остальные его показания не будут приниматься во внимание. К этим сомнительным показаниям могут быть добавлены еще показания понятых, которые, как правило, являются штатными или внештатными сотрудниками полиции. Они напишут, что человека задерживали в их присутствии, и задержание было законным. И никто словом не обмолвится о том, что оформлено задержание было спустя несколько часов после фактического задержания. Это тоже обычная история.
— А что происходит дальше?
— А дальше все легко. Идет как по накатанной. И даже когда задержанный понимает, что в отношении него происходит что-то не то, и он отказывается подписать документ, те же самые понятые говорят, что он в их присутствии отказался. Производится личный обыск, досмотр вещей, приглашаются эксперты для осмотра машины. Опять же, на стадии такого задержания у человека совершенно незаконно откатывают пальчики, совершенно незаконно у него берут анализ на проведение генетической экспертизы. Список незаконных действий можно продолжать и продолжать. И все это документальное фиксирование происходит еще до возбуждения уголовного дела, что незаконно. Если мы говорим о законе, то механизм получения этих доказательств тоже является фальсификацией, потому что получен в обход установленного процесса.
Затем набор документов, полученных таким незаконным образом, разбухает до томов уголовных дел, чтобы сегодня можно было осудить человека на 8 лет, 10 лет и т.д. Такие доказательства не несут в себе свидетельств виновности человека, а говорят только об установлении фактов. Например, эксперт говорит, что человек был убит таким-то способом: но это не значит, что убил его обвиняемый.
Опознание как спектакль
— А если человек не дает показаний? Как тогда фальсифицируют дело?
— Тогда потерпевшего заставляют «вспомнить» или очень коротко описать, что человек, очень похожий на задержанного, совершил в отношении него преступление. Представьте себе ситуацию: задерживают человека восточной национальности, и следствию очень хочется получить доказательства, что этот человек — именно тот, кто совершил преступление в отношении конкретного потерпевшего. А потерпевший особенно не уверен, но он точно знает, что злоумышленник был восточной наружности. Тогда приглашаются два русских человека, на фоне которых задержанный с восточной внешностью однозначно узнается потерпевшим. Или, например, задержанного просят переобуться в тапочки. И во время опознания один стоит в тапочках, а два других — в обуви по сезону. Или потерпевшему говорят: твой будет обут в кроссовках такого-то цвета. Или в кабинет приводят задержанного уже в наручниках. Механизм опознания, который процессуально закреплен и строго выполнялся в советское время, сейчас нивелирован: потерпевший уже заранее знает, кого он должен опознать. Я наблюдала, как опознание проводят в СИЗО. Есть у вас какие-нибудь сомнения, по каким признакам будет опознан обвиняемый?
— Какой следующий этап фальсификации?
— После того, как обвиняемый с адвокатами ознакомится с материалами дела, оно передается в прокуратуру для утверждения обвинительного заключения. В моей практике были случаи, когда после изучения дела в прокуратуре материалы дела заменялись или менялись. Следователь ознакомил меня с делом, после того, как закончил расследование по делу, дело поступило прокурору, а в суде я ознакомилась почти с другим делом. Как вы думаете, кто принимал участие в такой фальсификации дела на стадии подписания обвинительного заключения?
Исправление ошибок
— Как, попадая в прокуратуру для утверждения обвинения, могут меняться материалы дела?
— Например, какие-то действия проводились без понятых, где их участие обязательно. И тогда в деле задним числом появляются данные о том, что понятые якобы присутствовали. У меня же есть права и правила: я знакомлюсь со всем делом — от корки до корки, фотографирую его, распечатываю. И когда дело поступает в суд, я прихожу и сравниваю, поступило ли оно в суд в том виде, в котором я его видела, либо в каком-то ином виде. Когда же я представляю в суд фотокопии, которые я сделала до того, как дело ушло в прокуратуру для утверждения, суд говорит: не знаю, откуда вы взяли эти фотокопии. И не обращает внимания на исправления в материалах дела, которые сделаны после окончания следствия. Бывает так, что прокурорский работник, просматривая дело, помогает следствию, делает из недопустимых доказательств доказательства допустимые.
— И в суд поступает дело с помарками?
— Да, в материалах дела, например, в протоколах допросов, протоколах осмотра меняются даты, фамилии. В последнее время я не видела ни одного дела, которое соответствовало тому, с которым я ознакомилась до его передачи в прокуратуру.
— На этом фальсификации заканчиваются?
— Нет. Они продолжаются. Речь о любимом мною протоколе судебного заседания, который, как правило, в моих делах абсолютно не соответствует сказанному в суде и полностью дублирует обвинительное заключение. При этом раньше, когда апелляционная инстанция обращала внимание на идентичность приговора, обвинительного заключения и протокола, бывали случаи отмены приговора. В моей практике был и другой случай: когда я представила в апелляционную инстанцию заключение лингвистов о том, что приговор и протоколы суда, списаны с обвинительного заключения с теми же самыми ошибками, с которыми его когда-то написал следователь. И что же? Апелляционная коллегия посмеялась и оставила приговор в силе. Сейчас я заканчиваю написание жалобы в Страсбург, где представляю доказательства того, что стенограмма процесса, которую я вела и представила в суд, свидетельствует, что того, что написано в протоколе, в действительности в суде не было. Показания свидетелей на суде до такой степени отличались от того, что состряпал следователь в процессе расследования, что суд должен был оправдать обвиняемого. Но сейчас можно и нужно сажать, кто же будет оправдывать, поэтому и возникла необходимость подогнать протокол суда, а потом и приговор, под обвинительное заключение. Такие действия уголовно наказуемые, но кто посадит суд?
Процесс без записи
— 15 сентября прошлого года вступил в действие Кодекс административного судопроизводства, который обязывает суд вести запись процессов в официальном порядке. Почему этого не делается во всех судах?
— Да, это так. Норма носит императивный, обязательный характер, но, например, судья Смолина из Таганского суда, несмотря на такое требование закона, отказывает в ведении судом аудиозаписи. Причины — отсутствие технической возможности. А между тем, с конца 2012 года в Таганском суде таких залов четыре, да и ее зал, 301-й, увешан микрофонами и камерами наблюдения.
— В московских районных судах еще к концу 2012 года было оборудовано минимум четыре-пять залов, а в Мосгорсуде все залы были снабжены специальным оборудованием для проведения аудиофиксации. Но суды отказываются вести аудиопротоколирование судебных заседаний официально. Почему?
— На мой взгляд, этому есть только одно объяснение, оно очевидно и понятно без слов. Система должна оправдывать необходимость своих карательных функций, показывать свою нужность, работоспособность. Ведение аудиопротоколирования — это же сбор доказательств незаконности, фальсификаций, нарушений, доказательства для ЕСПЧ, других международных инстанций и органов.
— А защита может вести аудиозапись?
— Да, может, у судей нет полномочий это запретить. Но они не приобщают аудиозапись процесса, которую ведут защитники. И доказательством в суде эта аудиозапись не будет являться. Это замкнутый круг.
Открытая Россия
Оригинал публикации
Какими приемами фальсифицируют уголовные дела
Раздел: Общество | Просмотры: 24410 | Комментарии: 18