Рейтинг публикаций
Лучшие комментарии дня
Календарь новостей
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Лучшие комментарии недели
Лучшие комментарии месяца
Обсуждаемое за неделю
Обсуждаемое за месяц
Последние публикации
Сам уже в окопе, старый ...

Спикера Курултая Башкирии возмутило отсутствие очередей из желающих пойти на ...
  29.03.2023   38356    3123

Зря карлик ползал на ...

Главные заявления Владимира Путина и Си Цзиньпина по итогам переговоров в ...
  21.03.2023   22133    73

Военный преступник. ...

Международный уголовный суд (МУС), расположенный в Гааге, выдал ордер на арест ...
  17.03.2023   14997    69

Молодежь в гробу видала ...

Глава ВЦИОМ пожаловался, что новое поколение российской молодёжи ставит личное ...
  16.03.2023   39919    32

Пыня пошутил над холопами ...

Путин призвал судей защищать права и свободы россиян. Путин назвал эффективную ...
  14.02.2023   19104    273

Борьба дерьма с мочой ...

Сообщают о неком циркулярном письме министерства обороны, которое предложило ...
  12.02.2023   43036    22

Ублюдочный путинизм в ...

Министерство юстиции России включило в реестр иностранных агентов певицу ...
  11.02.2023   29092    33

Фильм о преступлениях ...

В декабре 2003 года в Башкирии совпали выборы в Госдуму и выборы президента ...
  15.01.2023   20230    252

Утилизация холопов, ...

Путин назвал положительной динамику военной спецоперации на Украине. Президент ...
  15.01.2023   14662    8

Подох этот, подохнет и ...

Сегодня, 11 января, так и не дожив до суда, скончался Муртаза Рахимов. Ему было ...
  12.01.2023   40546    80

Читаемое за месяц
Архив публикаций
Март 2023 (4)
Февраль 2023 (3)
Январь 2023 (5)
Декабрь 2022 (4)
Ноябрь 2022 (3)
Октябрь 2022 (1)

Забытое имя

0



Писателем Аркадием Буховым Уфа вправе гордиться не меньше, чем Довлатовым. Родившись в семье уфимского железнодорожного служащего (1889), он в 28 лет возглавил самый популярный в дореволюционной России сатирический журнал. В Петербургском «Сатириконе» печатался цвет творческой интеллигенции: Гумилев, Алексей Толстой, Грин, Мандельштам, Маяковский и другие.

Забытое имя


После февральской революции «Король смеха», как называли Аркадия Аверченко, переключился на новый проект, уступив «Сатирикон» своему верному другу и помощнику, уже известному тогда писателю-фельетонисту. Руководил Бухов всего один год, в 1918-м, после карикатуры на Карла Маркса, большевики закрыли журнал.

В 1920 году Аркадий Бухов становится издателем русской газеты в Литве «Эхо», где публиковались Бунин, Куприн, Саша Черный, Аверченко, Северянин, Тэффи, Немирович-Данченко и др. Переписка двух Аркадиев: жившим в Праге Аверченко и Буховым свидетельствует о большой дружбе.

В 1927-м Бухов вернулся на родину, работал в журнале «Крокодил», других советских изданиях. В 37 году был обвинен в шпионаже и расстрелян. Реабилитирован в 1956-м.

По признанию Горького, фельетоны Бухова помогали забыть ему острую зубную боль. Однако Аркадий Сергеевич известен не только бичующей сатирой, но и как поэт, и как мастер проникновенно-психологических рассказов (см. ниже).

Мало иметь талант, надо еще и жить в столице. Географический путь молодого Бухова подтверждает эту мудрость. Родившись в Уфе, гимназию он заканчивал в Казани, а университет в Петербурге. Жаль, что об уфимском периоде неизвестно ровным счетом ничего. Уфа не столь богата знаменитостями, чтобы забывать таких людей.

Забытое имя


Аркадий Бухов, рассказ "Перед жизнью"

Я был виноват только в том, что мне было двенадцать лет. Это обстоятельство, конечно, происходило не по моей вине, но терпеть приходилось жестоко...

Утром, часов с девяти, я долго ходил около ее дачи и только после шести-семи прогулок решался сесть на крыльцо и ждать, пока не выйдет сама Ксения Михайловна.

Выходила она к одиннадцати. В розовом или голубом капоте, и так от нее всегда хорошо пахло духами, что сразу становилось стыдно и за помятую гимназическую фуражонку, и за плохо замазанную чернилами дыру на левом сапоге.

— А, Сережа... Ты здесь уж... Ну, заходи сюда... Здравствуй...
— Здрасте, Ксения Михайловна...
— Иди, иди... Пил чай?
— Пил. Сегодня у нас ватрушка.
— А со мной не хочешь выпить?
— Н-нет... Спасибо, — робко посматривал я на приготовленный на террасе утренний завтрак с массой цинично-вкусных вещей, — не хочу...
— Ну, так посиди... Это что у тебя в руках — цветы?
— Да, так, ходил утром... В поле был...
— Ты мне, что ли, принес? Да?
— Да нет, я так... Собирал. В поле был. Утром сегодня...
— А я думала, мне...

Не понимала она, что ли... То ли у меня такой скрытный вид был...

— Если хотите... Я бы с удовольствием...
— Ну, давай, давай, Сережа... В вазу их сейчас поставим... Ну-ка, садись здесь и скажи, чем тебя можно угостить... Хочешь торта?
— Нет, нет... Спасибо...

Не ел и не пил я добросовестно. А вдруг она подумает, что и цветы я собираю, и с утра дожидаюсь ее только для того, чтобы поесть сладкого. Нет. Разве уж слишком дрогнет сердце, когда вплотную подкатится блюдечко с холодной земляникой, обсыпанной сахаром...

А какая она красивая была! Лицо бледное-бледное, волосы густые, голос ласковый. Двадцать шесть лет человеку, у самой деньги в ридикюле, все ее и в лодку и в гости приглашают, а сидит со мной, как с равным, разговаривает. Раз даже зацепил за ложечку, разлил стакан на скатерть, на глазах слезы навернулись, а она только смеется.

— Ты что сегодня делать будешь?
— Я сейчас пойду, Ксения Михайловна...
— Да я не к тому... Ты всегда приходи, я рада... Вечером поёдем кататься, и ты приходи...
— Не взяли меня вчера...
— А сегодня возьмем... Я тебя сама захвачу...

Уходил я от Ксении Михайловны такой, как будто у меня вся душа пропахла ее духами. И странно было самому, что через полчаса я играл в бабки…

***

Растрогал я Ксению Михайловну тем, что целый день шлялся по болотам, удирал от ужей, а к вечеру принес ей целую охапку болотных снежных лилий.

— Вчера говорили, что любите, — конфузливо оправдался я, — извините, только стебельки поломал...

На террасе у нее было много народа. По-видимому, цветы ей понравились, и она совершила совершенно необдуманный поступок.

— Ну, брат, и молодчина ты... Это вот кавалер. Иди сюда... — И, прежде чем я успел опомниться, она сама шагнула ко мне и звонко поцеловала меня в губы.

Я что-то хотел сделать, что-то сказать, но стало сразу жарко, щеки загорелись, все завертелось в глазах, и, не помня себя, я убежал с террасы.

Добежал до леса, зарылся около какого-то дерева в траву и все еще не мог поднять глаз...

Первое, что я сделал, когда пришел в себя, — вынул источенный перочинный нож и стал вырезать на коре милые буквы К. и М. Ксения Михайловна...

***

Когда остаются одни женщины, они шепотом говорят самые обыденные фразы. Когда остаются одни мужчины, они вполголоса просят только передать им стакан чая или пододвинуть спички; все остальное, что нуждается в самой примитивной тайне, говорится таким тоном, как буд-то слушают четыреста человек в зале с плохой акустикой.

Поэтому я не подслушивал, а просто слышал, что говорили под моим окном товарищи брата. Так бы я мог спокойно слушать и лежа в постели, но раз разговор шел о Ксении Михайловне, это требовало более тщательного внимания и дипломатического места за приоткрытой ставней.

— Кто? Эта дрянь? Подумаешь...
— Сам-то, милый мой, целыми вечерами около нее трешься...
— Около Ксеньки? Плевал я на нее... Знаете, такой неприличной бабы я никогда, кажется, не видел, — гудел снизу хорошо знакомый мне баритон нашего гостя, жившего уже четыре недели. — Противная она...
— Ну, не скажи, жаль, что этот толстяк около нее...
— Живет она с ним...
— Ас кем она не живет... Мужики рассказывали, что этот студент... Рядом с ней живет... Третьего дня ночью вылезает из окошка, как в фарсе. И как только ей не стыдно...
— Толстяк деньги перестанет давать...
— К другому на содержание пойдет... Продажная...
— А потом по рукам пойдет...
— Туда ей и дорога...

Что я передумал за эту ночь — трудно вспомнить. Почему-то хотелось плакать. Хотелось опять подойти к окну, приоткрыть ставню и столкнуть вниз чугунную вазу, непременно на голову кому-нибудь из говоривших. Я ничего не понимал, но все обрывки фраз так ясно застряли в мозгу, и каждая имела свой особый, обидный для Ксении Михайловны, смысл. Если я пойду и буду защищать ее, все будут смеяться и поймут, что я не просто ношу ей цветы и дожидаюсь по утрам, когда она встанет. А не защищать нельзя. Положим, кто говорит, разве они понимают ее...

Утром я догнал маму где-то у погреба и спросил:

— Мама, а что значит — жить на содержаньи? Это как нахлебник?

Мама сокрушенно покачала головой:

— Шляешься к этой паршивой бабе... А потом лезешь с глупостями...
— Она не паршивая, — хмуро отрезал я, и самому странно показалось, как я мог произнести такое слово, направленное против Ксении Михайловны. — Это неправда...
— Молчи ты... Иди пей чай...
— Не пойду... Уйду я...
— Куда ты? — крикнула вдогонку мама.

Я остановился, подумал, в голове мелькнул вчерашний разговор под окошком, и хотелось из него выхватить что-нибудь самое острое и больное, чтобы все поняли и оценили.

— Так, по рукам пойду...

***

Букет уже поставлен в вазу. Солнышко пролезает в щели ситцевых занавесей террасы. Ксения Михайловна вяло жует какой-то пирожок и ласково смотрит на меня.

— Ксения Михайловна...
— Ну?..
— А вы не обидитесь?
— Да в чем дело, милый?..
— Я, правда, не знаю... Честное слово, это не я, а они говорят...
— Да ты говори...
— Ксения Михайловна... Правда это?.. Только вы не обидитесь?
— Да что ты... Я тебя очень люблю, ты очень хороший мальчик...
— Ксения Михайловна... Почему говорят, что вы на содержании?
— Сережа, Сережа... — В глазах у нее испуганные огоньки, ресницы вздрогнули. — Что ты, голубчик?.. Разве можно...

Я не могу не сказать ей все, что я услышал. Разве они имеют право обижать ее, и с каким-то отчаяньем я стараюсь выбросить все сразу.

— Толстяк вам деньги платит... Почему они говорят, что вы какая-то продажная... Ведь не курица же вы...
— Сережа... Ты не имеешь права... Кто тебе сказал? — со слезами в голосе спрашивает, почти кричит Ксения Михайловна.
— Вчера, под окном... Все говорили... И третьего дня из окна, мужики видели, лез кто-то... А потом деньги перестанет давать...

Ксения Михайловна бледнеет и опускает голову. Я теперь не только вижу, но и слышу, что она плачет... У ней подергиваются плечи и краснеют уши.

Громче, громче плачет...

— Ксения Михайловна... Вы же обещались...
— Уйди, уйди, Сережа... Я гадкая, скверная...
— Ксения Михайловна, — и у меня на глазах появляются слезы, — неправда, вы хорошая... Вы лучше всех...
— Я скверная, Сережа... Уходи отсюда...
— Вы гоните меня, Ксения Михайловна?..
— Гоню, Сереженька... Уходи...

Она вынула платок, приложила его к глазам и ушла, какая-то согнутая, в комнаты. Я растерянный посидел две минуты и пошел домой.

Ждал я следующего утра с дрожью. А когда я пришел и стал дожидаться, Ксения Михайловна выглянула из окна и
что-то сказала прислуге. Та вышла и заперла дверь на террасу. То же случилось и на следующий день...

Сергей Орлов, фото и рассказ (в сокращении) из книги "Аркадий Бухов". Антология сатиры и юмора России ХХ века








Связанные темы и персоны