Рейтинг публикаций
Лучшие комментарии дня
Календарь новостей
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Лучшие комментарии недели
Лучшие комментарии месяца
Обсуждаемое за неделю
Обсуждаемое за месяц
Последние публикации
Сам уже в окопе, старый ...

Спикера Курултая Башкирии возмутило отсутствие очередей из желающих пойти на ...
  29.03.2023   23691    3123

Зря карлик ползал на ...

Главные заявления Владимира Путина и Си Цзиньпина по итогам переговоров в ...
  21.03.2023   22234    73

Военный преступник. ...

Международный уголовный суд (МУС), расположенный в Гааге, выдал ордер на арест ...
  17.03.2023   17386    69

Молодежь в гробу видала ...

Глава ВЦИОМ пожаловался, что новое поколение российской молодёжи ставит личное ...
  16.03.2023   32947    32

Пыня пошутил над холопами ...

Путин призвал судей защищать права и свободы россиян. Путин назвал эффективную ...
  14.02.2023   40264    273

Борьба дерьма с мочой ...

Сообщают о неком циркулярном письме министерства обороны, которое предложило ...
  12.02.2023   11536    22

Ублюдочный путинизм в ...

Министерство юстиции России включило в реестр иностранных агентов певицу ...
  11.02.2023   38817    33

Фильм о преступлениях ...

В декабре 2003 года в Башкирии совпали выборы в Госдуму и выборы президента ...
  15.01.2023   21121    252

Утилизация холопов, ...

Путин назвал положительной динамику военной спецоперации на Украине. Президент ...
  15.01.2023   33359    8

Подох этот, подохнет и ...

Сегодня, 11 января, так и не дожив до суда, скончался Муртаза Рахимов. Ему было ...
  12.01.2023   22355    80

Читаемое за месяц
Архив публикаций
Март 2023 (4)
Февраль 2023 (3)
Январь 2023 (5)
Декабрь 2022 (4)
Ноябрь 2022 (3)
Октябрь 2022 (1)

В Иродовой бездне. Воспоминания о пережитом

0



В истории нашего края есть много белых пятен и неизвестных страниц. В частности в Белорецком районе было несколько лесозаготовок где в в Великую Отечественную Войну работали заключённые и репрессированные Сталинским режимом. Хочется поделится выдержками и главами из книги Ю. С. Грачева, верующего баптиста, прошедшего тяжёлую и многолетнюю школу различных лагерей в том числе и в урочище Капкалка, Белорецкого района.

В Иродовой бездне. Воспоминания о пережитом


Книга третья.
Часть 6. ВЕТЕР БУРНЫЙ (1939-1944)

Глава 5.
Девятый вал

"И продолжалась немалая буря, то наконец исчезала всякая надежда к нашему спасению".
Деян. гл. 27, 20.

Они спали в теплушках, и хотя вагоны эти назывались "теплушками", но температура в них на этот раз явно не соответствовала их наименованию.

Несмотря на то что заключенные прилагали все усилия, чтобы разжечь железные печи и подложить больше каменного угля, из этого ничего не получалось. Было холодно, дымно. А поезд мчался и мчался. Хотя Лева и был одет по-зимнему, в подшитых валенках, зимнем пальто и на голове малахай, все же он чувствовал, что промерзнет насквозь. Другие ощущали то же самое. Вес делали непрерывные движения руками и ногами, чтобы как-нибудь согреться.

Наконец, глубокой ночью печурка разгорелась, стало относительно тепло. Можно было прилечь вплотную с другими да нары и кое-как вздремнуть.

— Господи! — молился Лева, — Помоги, помоги мне выдержать все испытания. Дай только быть Тебе верным до конца. Да будет воля Твоя...

Лева не просил у Бога облегчения своей участи. Его единственная мольба была — чтобы он нашел в себе силы остаться верным до конца. В его сердце жили слова Писания: "Не бойся ничего, что тебе надобно будет перетерпеть". И нужно отметить: когда он вместе с другими заключенными в эту морозную ночь мчался в поезде в неизвестность, ни единой мысли не возникло в его сознании, что он поступил ошибочно, что нужно было действовать иначе, тем самым избежать этой катастрофы, этих страданий.

Остановка. Их высаживают из поезда, который продолжает свой путь по главной сибирской магистрали, и они слышат, как конвой говорит, что они едут на Белорецк. Эти слова ничего не сказали Леве, но знающие Урал опытные заключенные только вздыхают и качают головой.

– О, я там бывал, — говорит один высокий, худой. — Там огромный металлургический завод, делают проволоку. А кругом горы и лесозаготовки.

– А для чего там лесозаготовки? — спрашивает молодой паренек.

– Как же, дрова готовят, пережигают их на уголь, и на этом угле в Белорецке держатся все заводы.

Всем стало ясно, что впереди их ждут тяжелые, тяжелые работы.

К утру прибыли. Было темно, крепчал мороз. Яркие, ослепляющие лучи прожекторов освещали станцию и прибывший поезд. Заключенных до утра держали в вагонах. Когда рассвело, повели в колонию. Там всех поместили в большой карантинный барак, дали горячую пищу. Эти постные щи в другое время показались бы невкусными, — если бы вы знали, с каким аппетитом и наслаждением ели их промерзшие заключенные! Аппетит у Левы развился просто волчий. После промерзания в пути очень хотелось есть, но ничего не было вволю, "от пуза": ни хлеба, ни щей. Некоторые, кто попал в тюрьму впервые, охали, вздыхали. Леве, однако, все это было так привычно. Уже третий раз на тюремном пайке, третий раз в жизни переносит холод и голод этапа и всякого неустройства. Невольно Леве вспоминались холод и голод, который он переживал некогда в сибирских лагерях. С тех пор прошли годы, а условия жизни для заключенных не изменились. Все то же.

В данный момент у всех был только один вопрос;

— Где будут отбывать срок?

Пробовали спрашивать у проходящих надзирателей, но те отвечали, что пока это неизвестно: начальство решает.

К вечеру всем было приказано одеться и выйти во двор колонии. Стали выкликать по формулярам и, проверив, направлять к вахте. Было ясно, что предстоит продолжать этап дальше. Наиболее пронырливые заключенные сумели выведать у надзирателей, что их направляют далеко от Белорецка, в леса на лесозаготовки. Куда, сколько километров предстояло идти, никто не говорил. Снова ввели в барак, произвели тщательный обыск, а потом вывели за зону колонии. Среди отправляемых были и совсем дряхлые старики. Лева с ужасом думал о них: как-то они доберутся?
Конвой принял этап, заключенные выстроились.

– Как с вещами? Как с вещами? — раздавались голоса.

– Подвод у нас почти нет, — отвечал начальник конвоя. — Несите сами.

Некоторые взвалили на себя мешки и чемоданы, но Лева чувствовал, что он не в состоянии нести свой узел, и поставил его в сторону. То же самое сделали и многие другие заключенные.

— Смотрите, пропадут! — раздалось предупреждение от конвоя. "Что будет, ~ подумал Лева. — Но нести я не в состоянии".

И снова надежда на Бога, вера в то, что без Его воли и волос с головы не пропадет. Эта уверенность вселяла в душу Левы внутренний покой.

Защелкали затворы винтовок, раздался голос начальника конвоя; заученная, наскучившая формула:

— Шаг вправо, шаг влево будет считаться за попытку к побегу. Приказываю конвою применять оружие без предупреждения.

Этап двинулся, залаяли, завыли сопровождающие собаки.

Вначале дорога была хорошая, укатанная, снежная, но чем дальше шли через лес, тем она становилась мягче, кочковатее, и идти стало труднее. И опять Лева услышал знакомое обращение, когда он много лет назад, девятнадцатилетним, шагал по этапу:

— Подтянись! Подтянись! Не отставай!

Наконец начальник конвоя остановил этап и приказал самым слабым, кто отставал и шел плохо, идти впереди колонны. Стемнело, но благодаря снегу и ярко светящей луне было почти совсем светло, и каждый шаг идущего этапа можно было легко наблюдать.

Шли и шли. Сколько километров — никто не знал. Но было ясно, что прошли уже более десяти, а может быть, и двадцати километров.

Лева чувствовал страшную усталость. Болели ноги, но нужно было идти и идти. Некоторые, кто нес свои вещи, выбившись из сил, бросали свои чемоданы и мешки. Около Левы в ряду, тяжело дыша, шел высокий, очень худой старик. Иногда он с силой вбирал в себя воздух и, казалось, готов был остановиться, но все же шел и шел. Старик понимал, как и все это одинаково понимали, что остановиться, перестать идти — было равносильно смерти. Ходили слухи о том, что отстающих конвой бил прикладами, травил собаками, а потом их "списывали", как якобы сбежавших.

Было далеко за полночь. Впереди на фоне ночного лунного неба виднелись лесистые цепи гор, виднелись долины, покрытые снегом. Впереди — неизвестность. Сколько еще нужно идти, никто из этих измученных людей не знал. Некоторые старики совсем ослабли и едва передвигали ноги.
На счастье, начальник оказался гуманным человеком. Он распорядился посадить ослабших на подводы, на которых везли вещи вслед за этапом. Несмотря на то, что мороз крепчал, — это чувствовалось по особо звонкому хрусту снега под ногами, — от Левы и от других валил пар. От этого непрерывного шествия было жарко.

Наконец между гор показалась долина, на которой виднелись темные бревенчатые бараки, обнесенные колючей проволокой с типичными вышками для часовых. Все невольно ободрились. Еще немного, еще немного... Эти постройки находились вдали, и это "немного" измерялось не одним километром. А они все шли и шли...

Но вот и вахта. Этап встретили начальник колонии, начальник охраны, представители леспромхоза, которые по отношению к прибывшей рабочей силе являются работодателями. Когда вошли в барак, уже светало. Все были настолько истомлены, что не хотелось даже есть приготовленный горячий завтрак. Несмотря на это, прибывшие наскоро были разбиты по бригадам и отведены в столовую. В бараках горели огромные железные печи, в них трещали и полыхали сосновые и еловые дрова. Тепло! О, как драгоценно это тепло!.. И вот, теперь можно лечь на нары и, не раздеваясь, уснуть. Не беда, что нет матрасов, одеял. Лишь бы поспать, отдохнуть...

Лева повалился на доски нар. Единственное, что он был в состоянии вымолвить, это "Господи, благодарю, что Ты помог дойти!", и затем уснул как убитый.

Когда он проснулся, ноги и все тело страшно болело. Он понимал, что это от непосильной нагрузки, без предварительной тренировки.

После обеда бригады были вызваны в штаб, где комиссия под председательством начальника колонии стала распределять заключенных в зависимости от их специальности и состояния здоровья. В основном медицинское комиссование заключенных было проведено еще в Уфимской тюрьме. Тогда же на всех были выписаны формуляры, в них была определена трудоспособность каждого. Теперь при приеме заключенных* присутствовал фельдшер колонии, тоже заключенный — огромный мужчина средних лет. Заглядывая в формуляры, он сообщал начальнику, какую трудоспособность имеет заключенный. Жалобы на состояние здоровья не принимались.

Стариков, больных, инвалидов назначали в так называемую "обслугу", а кто умеет портняжить и плести лапти — в отдельные бригады.
Дошла очередь до Левы.

— Какая специальность? — спросил начальник, не поднимая глаз на него. Он, видимо, устал от приема столь большого количества рабсилы и спешил скорее покончить с этим.

— Медицинский фельдшер, — сказал Лева. — Студент мединститута.

Начальник оживился и взглянул на Леву с недоверием:

– В самом деле?

– Да, он действительно фельдшер, — сказал помощник начальника, рассматривая формуляр, — И был студентом мединститута.

– Вот хорошо! — воскликнул фельдшер из заключенных. — Народу теперь прибавилось много, и по штату полагается уже два медработника. Он будет мне помогать.

– Да, это хорошо, хорошо, — сказал начальник. Да только скажи мне, Смирнский, за что ты сюда попал?

– Я баптист, — отвечал Лева спокойно и смело. — Хотел служить в армии по специальности фельдшера, не беря в руки оружия, а мне приписали уклонение от военной службы и дали пять лет.

– Баптист, баптист! — нахмурился начальник, и лицо его приняло сразу настороженное, враждебное выражение. — И ты от Бога не отказался, и в Евангелие свое веришь?

– Нет, не отказался, верю.

– Твердо веришь?

– Твердо, — ответил Лева.

– Так нечего с ним и разговаривать! Разведет еще баптизм здесь, в колонии. В лес его, и только в лес!

Возражать было нельзя. Лева повернулся и вышел.

Луч надежды, который вспыхнул, — работать фельдшером, отдавать свои знания для того, чтобы предупреждать заболевания и лечить их, быть в заключении действительно полезным, погас моментально. На душе Левы было темно, грустно и тяжело. Он знал из опыта первых своих заключений, что когда начальство относится к нему с презрением, хорошего ждать не приходится.

И невольно пришли на память Леве слова пожилого студента-партийца, сказанные им в общежитии, когда тот узнал, что Лева — верующий. "Лучше бы ты был бандитом, чем баптистом".

В самом деле, если бы Лева попал в лагерь за грабеж и убийство, несомненно, ему бы были открыты двери медицины: пожалуйста, работай в амбулатории и стационаре! Но он баптист. Какое страшное слово! Какие страшные люди, эти верующие, в глазах современного человека!

Прибывшие с этапом заключенные резко делились на две обособленные группы. Первая — это воры, всевозможные рецидивисты, которые уже побывали в лагерях раньше и имели свои законы, своих "паханов", которые управляли всем. Вторая группа — это "мужичье", как называл их преступный мир. Они попали в лагерь в первый раз, в большинстве случаев за растрату, мошенничество и всевозможные случайные преступления. Воров-рецидивистов поместили в отдельную бригаду, но на работу выходили все вместе и общались полностью. Воры бы, понятно, воровали, но воровать у вновь прибывших было, в сущности, нечего. Вещи свои заключенные сдали в так называемую "каптерку" и все получили одинаковое обмундирование: черные ватные брюки, телогрейки, бушлат, валенки; все это было новое — за счет снабжения из леспромхоза.

Вблизи самой колонии леса были уже вырублены, и поэтому на работу конвой водил бригады в отдаленные лесные делянки. За хождение пешком на дальние расстояния леспромхоз несколько приплачивал.

... Вот Лева опять на лесозаготовке; опять зима, опять снега, морозы. Опять сосны, ели, березы. Он вспомнил лесозаготовки на станции "Тайга" в Сибири, где он едва не погиб после годичного тюремного заключения. Теперь было значительно лучше. Раньше заключенным не разрешали разжигать костры, и приходилось замерзшую пайку хлеба грызть в течение рабочего дня. Теперь костры разрешены. Это потому, что по правилам лесозаготовок весь остающийся хворост надлежало сжигать, чтобы не засорять делянки.

Первые недели работы в лесу рассматривались как учебные. И хлеб и приварок в это время выдавались вне зависимости от того, сколько кубометров древесины заключенный заготовил. Раньше этого не было: сколько напилил, такую горбушку и получай.

Лева работал с усердием. Он знал, что от работы будут болеть руки, пока не привыкнешь. Но на этот раз они не заболели. Лева понял, что благодаря длинному, тяжелому переходу и физическому перенапряжению в организме произошла какая-то перестройка, и руки легче привыкали к работе.

Лева написал домой и теперь с нетерпением, ожидал письма. Что там? Как жена, мать, отец и все родные? Ни о ком из них давно ничего не было известно. И еще у Левы было сильное желание: ему так хотелось почитать дорогое Евангелие, но, увы, у него ничего не было.

Он только по обыкновению своему утром вспоминал тексты из Слова Божия и потом в течение для размышлял о них. Работая в лесу, он из бересты сделал тонкие листочки, наподобие записной книжечки, и на каждый день в нее записывал запомнившиеся тексты.

Поздно вечером, окончив прием больных, фельдшер приходил к нему и жаловался, как трудно работать. "Урки" всячески требуют освобождения, устраивают искусственные флегмоны, практикуют прочие способы членовредительства.

— Я уже ходил к начальнику, говорил насчет вас, но он сказал, что баптиста никогда не допустит.

На лесозаготовках произошло несколько несчастных случаев — порубов и ушибов. Лева решил стать безвозмездным медработником. Сшил себе сумку с красным крестом, получил у фельдшера бинты, йод, вату. И если где происходил несчастный случай, конвой звал его в ту бригаду, чтобы он оказывал помощь. Это очень радовало Леву, но это нисколько не снимало с него обязанности выполнять свою норму заготовки дров. Дрова готовились большие, длинные; сваленные лесины нужно было перепиливать, а затем с помощью кувалд и клиньев раскалывать на длинные поленья. Потом полагалось укладывать, сжигать хворост и к концу работы сдавать то, что успели заготовить.

С каждым днем силы Левы слабели. Теперь, когда его вызывали оказывать помощь, это его уже не радовало. Всякое лишнее усилие, лишнее движение было для него трудно. Он понимал, что страшное, неизбежное надвигается. Он знал: так именно слабнут люди на лесозаготовках. Плохо вырабатывают норму, плохо питаются, потом болеют и умирают.

— Господи, поддержи меня, дай силы, дай быть верным Тебе до конца!

Физические силы таяли, но духовные нисколько не уменьшались. Он по-прежнему верил и нисколько не сомневался, что стоит на верном пути, и молитва давала ему облегчение.

В колонии с "урками" творилось неладное. Они поняли, что на лесозаготовках им не выжить, и всячески бежали в болезнь от тяжести жизни.

Искусственно заражали себя венерическими болезнями, путем различных угроз требовали освобождения от работы у фельдшера. Начальник же колонии дал ему строгое распоряжение — сокращать количество освобождаемых от работы по болезни. Фельдшер был между двух огней. Однажды, когда он отказал одному жулику в освобождении, тот схватил бутылку с лекарством и бросил ее в фельдшера. К счастью, бутылка скользнула по голове, разбила очки, но не разбила голову. Теперь фельдшер принимал больных, вооружаясь огромной дубиной. В одной руке он держал дубину, а другой — протягивал больному рюмку с лекарством.

— Тяжело, ужасно тяжело. Не пойму, что и делать, — жаловался Леве.

На лесных заготовках Лева стал работать с одним истощенным, ослабшим казахом, который его принял в напарники. Оба они были слабые и с трудом напиливали небольшое количество дров. К вечеру, когда их укладывали, казах говорил Леве, вздыхая:

— Силу кончал, больше не могу; что хочешь начальник делай, а силу кончал...

... Это был морозный зимний день. Лева работал изо всех сил, но чувствовал, что и он "силу кончал".

Впереди и сзади — горы Урала. Нет ни надежды, ни просвета. Срок, определенный ему, только начался, а он уже "силу кончал".

К вечеру Лева совсем выбился из сил, с трудом передвигал ноги. А впереди — длинная дорога до колонии. Дойдешь ли? Он сел на пень и задумался:
— Вот, видно, и конец!

Он вспоминал, как гибли люди на лесозаготовках там, в Сибири. Подняв взор к небу, он тихо прошептал:

— Боже мой! Сжалься надо мною. "С первых дней жизни я страшно борюсь. Больше бороться уж мне не под силу..."

Их выстроили и погнали. Темнело. Лева делал последние усилия, чтобы идти. Лишь бы добраться, лишь бы не упасть! А ведь завтра тоже надо идти на работу.

Никакой надежды!

Темно, беспросветно.

Он смотрел на небо, а небо молчало...

Ю. С. Грачев.

(Продолжение здесь).

Благовестник
Оригинал публикации








Связанные темы и персоны