Рейтинг публикаций
Лучшие комментарии дня
Календарь новостей
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Лучшие комментарии недели
Лучшие комментарии месяца
Обсуждаемое за неделю
Обсуждаемое за месяц
Последние публикации
Сам уже в окопе, старый ...

Спикера Курултая Башкирии возмутило отсутствие очередей из желающих пойти на ...
  29.03.2023   23691    3123

Зря карлик ползал на ...

Главные заявления Владимира Путина и Си Цзиньпина по итогам переговоров в ...
  21.03.2023   22234    73

Военный преступник. ...

Международный уголовный суд (МУС), расположенный в Гааге, выдал ордер на арест ...
  17.03.2023   17386    69

Молодежь в гробу видала ...

Глава ВЦИОМ пожаловался, что новое поколение российской молодёжи ставит личное ...
  16.03.2023   32947    32

Пыня пошутил над холопами ...

Путин призвал судей защищать права и свободы россиян. Путин назвал эффективную ...
  14.02.2023   40264    273

Борьба дерьма с мочой ...

Сообщают о неком циркулярном письме министерства обороны, которое предложило ...
  12.02.2023   11536    22

Ублюдочный путинизм в ...

Министерство юстиции России включило в реестр иностранных агентов певицу ...
  11.02.2023   38817    33

Фильм о преступлениях ...

В декабре 2003 года в Башкирии совпали выборы в Госдуму и выборы президента ...
  15.01.2023   21121    252

Утилизация холопов, ...

Путин назвал положительной динамику военной спецоперации на Украине. Президент ...
  15.01.2023   33359    8

Подох этот, подохнет и ...

Сегодня, 11 января, так и не дожив до суда, скончался Муртаза Рахимов. Ему было ...
  12.01.2023   22355    80

Читаемое за месяц
Архив публикаций
Март 2023 (4)
Февраль 2023 (3)
Январь 2023 (5)
Декабрь 2022 (4)
Ноябрь 2022 (3)
Октябрь 2022 (1)

Коль взял я вновь в руки книгу

  • Опубликовано: Ирек | 07.02.2015
    Раздел: История | Просмотры: 19431 | Комментарии: 180
1



ИЗ ИСТОРИИ ФЕОДАЛИЗМА И КАПИТАЛИЗА В БАШКИРИИ. Уфа-1971, Башкирский филиал АН СССР Ин-т истории, языка и литературы. То пожалуйста ещё одна статья. Уже от Раиля Гумеровича Кузеева.

Коль взял я вновь в руки книгу


Р. Г. КУЗЕЕВ
ЗАДАЧИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭТНОГРАФИИ
В ИЗУЧЕНИИ ДРЕВНЕЙ И СРЕДНЕВЕКОВОЙ
ИСТОРИИ БАШКИР

История Башкирии и башкир изучена крайне неравномерно. В огромном потоке исторической литературы по Башкирии, опубликованной в XIX—XX вв.1, исследований по древней и средневековой истории чрезвычайно мало, а по многим периодам и проблемам они вообще отсутствуют. Имеющаяся литература, с точки зрения построения общей концепции древней и средневековой истории башкир и Башкирии, не всегда безупречна. Еще в XIX в. наметилось (особенно в краеведческой литературе) до сих пор распространенное стремление рассматривать Башкирию с давних времен как относительно замкнутый регион с установившейся внутренней тенденцией исторического развития. Такой подход, плодотворный при накоплении фактов и разработке региональной истории, оказывает сдерживающее влияние при попытке определить место башкир и роль Башкирии в тех бурных событиях, которые в течение многих веков определяли направление исторического процесса на обширной территории Евразии. Стремление анализировать сложные этнокультурные, хозяйственные и политические процессы исходя из тенденций, имеющих преимущественно региональное значение, неизбежно ведет к сужению исторического фона исследования, к этноцентризму в оценке исторических фактов и явлений.

История Башкирии может быть глубоко изучена лишь в тесной взаимосвязи с историческими процессами того мира, частью которого она являлась. В VIII—X вв. башкиры впервые упоминаются в сочинениях арабо-персидских ученых и путешественников. В это время они органически входили в огромный кочевой тюрко-угорский мир, который раскинулся на обширнейшей территории от Приаралья до Волги, от Южного Урала и Западной Сибири до Северного Кавказа и Прикаспия. Совершенно очевидно, что многие крупные события, потрясшие степь, так или иначе коснулись судьбы древних башкир и сказались на их истории.

Но ни до монгольского нашествия, ни после башкиры не создали своей государственности (не дожил Раиль Гумерович до нынешних «исторических находок», до работ например Мажитова-И.Г.) ; их история во всей ее полноте (общественный строй, этнические процессы, политические события) может быть изучена и понята в тесной связи с историей политических организаций, которые создали здесь печенеги, огузы, булгары, хазары, кипчаки, монголы, с историей Золотой Орды и возникших на ее развалинах феодальных государств. С XVI в., когда Башкирия становится частью Русского государства, исторические пути ее народа становятся еще более сложными. Будучи связаны традиционными узами и происхождением с тюркским степным миром, башкиры оказались в орбите сильного и многостороннего влияния совершенно иного мира, находящегося на более высокой ступени развития. Столкновение и взаимодействие этих линий в социально-экономическом, этнокультурном и политическом развитии, приведшие к весьма существенным сдвигам в исторической судьбе этой страны, являются основным содержанием истории Башкирии в последующие столетия. Таков, очень кратко, исторический фон, на котором развивались события башкирской истории.

Однако дело сейчас не только в том, чтобы правильно определить (с учетом исторических событий в Восточной Европе) общее направление изучения истории Башкирии и башкир. Коренной проблемой, с которой исследователи сталкиваются сейчас и будут сталкиваться в будущем, является вопрос об источниках, о той фактологической основе, на которой можно было бы развернуть страницы прошлой истории башкирского народа.

Известно, что башкиры не имели своей письменности. Вместе с исламом суннитского толка к ним проникла арабская письменность, которой они пользовались вплоть до начала XX в. Однако дата приобщения башкир к мусульманской религии (и соответственно — заимствования арабского письма) до сих пор с достоверностью не установлена. В X в. башкиры не были мусульманами; судя по имеющимся источникам, распространение ислама среди башкир заняло несколько столетий и завершилось только в XIV—XV вв.1 Наиболее ранние башкирские тексты на основе арабской графики, не считая эпиграфических памятников, были составлены в XVI в., но и они дошли до нас в более поздних копиях2. Подлинные (башкирские тексты относятся к концу XVII—XVIII вв. Это обычно хранящиеся в ЦГАДА различного рода челобитные, купчие записи, письма башкирских старшин представителям царской администрации. Количество выявленных текстов невелико. В научный оборот введено всего лишь несколько десятков документов, опубликованных в подлинниках или переводах частью на рубеже XIX—XX вв.3, а в большинстве случаев недавно, - в «Материалах по истории Башкирской АССР»4. К этому же времени, к XVII—XVIII вв., относится появление массового документального материала по истории Башкирии на русском языке, в значительной части опубликованного5 или подготовленного к публикации6. Представляя исключительную ценность в изучении социально-экономической и политической истории Башкирии XVII—XVIII вв., он в то же время не отражает своеобразие социальной структуры и социальных отношений башкирского общества. Именно этим обстоятельством надо объяснить тот очевидный факт, что, несмотря на документальные публикации и ряд исследований1, вопрос о характере социально-экономических отношений в башкирском обществе в XVII—XVIII вв. еще рано считать решенным. Для выполнения этой задачи необходим материал, исходящий от самого народа и глубоко характеризующий основы социального строя и социальной структуры башкирского общества.

Как видно из сказанного, отсутствие или малочисленность башкирских исторических источников ставит перед исследователями серьезные проблемы: история башкир и Башкирии до XVI в. находится, по существу, за пределами письменных источников; важные проблемы истории XVII—XVIII вв. (общественный строй, этнические процессы, развитие культуры) также требуют поиска новой источниковедческой базы.

Хорошо известно, что исследователи древней и средневековой истории многих народов Евразии черпают сведения из двух сокровищниц. Они прежде всего изучают древних авторов — греков, византийцев, римлян, средневековых западноевропейских писателей, а также арабских, персидских, сирийских и армянских историков и путешественников. В последние десятилетия ученые, по мере успехов археологии, обращают свои взоры на археологические источники. Однако применительно к башкирской истории мы в обоих случаях сталкиваемся с дополнительными трудностями. Башкиры, по крайней мере с IX—X вв. расселяясь в Приуралье и находясь с тех пор на периферии степного мира, в большинстве случаев оставались вне пределов обычных маршрутов как восточных, так и европейских путешественников. Кажется лишь один Ибн Фадлан оставил описание башкир, которое опирается (и то не целиком) на личные наблюдения и впечатления2. Во всех остальных случаях (Ибн Хардадбех, Масуди, Ибн Русте, Идриси, В. Рубрук, П. Карпини и др.) сведения о башкирах заимствованы у предшественников или почерпнуты из устных рассказов и поэтому отрывочны, чрезвычайно противоречивы и во многих случаях без привлечения новых источников (по происхождению не нарративных) не поддаются расшифровке.

В этом определенное значение имеет и то обстоятельство, что сведения о башкирах, разбросанные по многочисленным западным и восточным источникам, еще полностью не собраны, не переведены на русский язык, не сведены воедино и не подвергнуты сопоставительному анализу. Отчасти поэтому многочисленные и противоречивые гипотезы и исторические построения (преимущественно по этнической истории), возникшие в XIX—XX вв. на основе свидетельств западных или восточных путешественников и писателей (Д. А. Хвольсон, С. И. Руденко и др.), нуждаются в пересмотре или, по крайней мере, в существенном дополнении. В целом, если учесть опыт последних десятилетий, историческая интерпретация сведений средневековых (западных и восточных) источников о башкирах едва ли станет возможной до тех пор, пока исследователями не будет развернут широкий исторический фон, разработанный прежде всего на местных источниках. Только на основе синтеза местных источников с ранее известными памятниками можно будет восстановить древнюю и средневековую историю башкир во всей ее сложной взаимосвязи с окружающим миром.

Археологическое изучение Башкирии и смежных территорий в достаточно широких масштабах началось лишь два десятилетия назад1. Сейчас накоплен значительный материал, который впервые обобщен в нескольких монографиях и многочисленных сборниках2. Однако весь этот материал относится по существу к «добашкирскому» периоду истории Башкирии (А сейчас, вроде и не так это у Мажитова –И.Г.) . Этническая и социально-экономическая история башкир в IX—XVI вв. археологическими материалами освещена пока чрезвычайно слабо. Лишь в последние годы изучено несколько памятников, которые можно — с некоторыми оговорками — считать древнебашкирекими3. Однако в целом археология еще далека от возможности создания стройной древней и тем более средневековой истории башкирского народа (А например нынешний Мажитов? – И.Г.).

Причина не только в еще слабой археологической изученности территории Башкирии в эпоху средневековья; основная трудность заключается, на наш взгляд, в неустойчивости (в неотработанности) критериев при выделении археологических культур в степном мире и в относительности определений этнической характеристики племен данной культуры. В степях и предгорьях Восточной Европы, Приуралья, Западной Сибири и Приаралья, начиная со второй половины 1 тыс. н. э., кочевали племена, этническая принадлежность которых была весьма различна. Но великая степь и мощные походы кочевников нивелировали культуру степняков, и сегодняшняя археология вряд ли в состоянии по фрагментарным находкам отличить башкира вообще от тюрка, печенега от мадьяра, огуза от алана и т. д. Для этого необходим массовый археологический материал на огромнейшей территории, материал, тщательный сопоставительный анализ которого может выявить региональные особенности, соответствовавшие тем или иным племенным объединениям. Отсутствие такого материала, фрагментарность археологических исследований, наметившаяся тенденция у некоторых археологов отдавать предпочтение анализу этнической принадлежности добытых археологических источников в ущерб тщательному выявлению особенностей хозяйства, общественного строя, идеологии древнего и средневекового населения — все это имеет следствием то, что один и тот же материал интерпретируется разными археологами совершенно с различных, более того — противоположных позиций1. Эти обстоятельства заставляют, отдавая должное археологическим источникам и максимально используя их при изучении отдельных вопросов древней истории края, в то же время с осмотрительностью привлекать археологический материал при разработке общей концепции древней и средневековой истории Башкирии.

Приведенная выше общая характеристика источников, нам кажется, вполне объясняет тот факт, что история Башкирии и башкир до XVI в. еще не написана; более того, исследование многих проблем древней и раннесредневековой истории башкир (общественный строй, уровень политической централизации общества, генезис культуры и др.) практически даже не начиналось2 9 (Да, не дожил Раиль Гумерович до нынешних «исторических находок», до работ например Мажитова-И.Г.). Но и в последующей истории башкирского общества (XVII—XVIII вв.) немало белых пятен, захватывающих как раз те проблемы — этническая история, социально-экономические отношения, история культуры, — которые нуждаются в характеристике массовым материалом, исходящим от самого народа.

На современном уровне знаний существенный вклад в разработку древней и средневековой истории Башкирии и башкир в состоянии внести историческая этнография. И не только потому, что, разрабатывая свойственные ей проблемы этногенеза, истории культуры и родового строя, историческая этнография может с большим эффектом использовать дошедшие до нас немногочисленные свидетельства средневековых хронистов, писателей и путешественников. Главное преимущество исторической этнографии в данном случае заключается в том, что, тщательно изучая этнографические явления на обозримом для фиксации периоде (вторая половина XIX - XX вв.), отталкиваясь от этой достоверной действительности и сопоставляя полученный материал с письменными и иными источниками предшествующих веков, она может делать весьма плодотворные ретроспективные реконструкции. Такая область исследований может охватить весьма широкий круг тем: хозяйство, этнический состав и история расселения, некоторые вопросы общественного строя и истории культуры.

Отмеченные возможности исторической энтографии особенную ценность имеют при разработке истории бывших кочевников. Сплошь и рядом исследователи вынуждены отмечать, что письменные источники по истории кочевников не отражают во всех нюансах внутренних особенностей социальной организации скотоводческого общества, специфики и истории хозяйства, тем более — сложных явлений этнической истории.
Таким образом, перед исторической этнографией в использовании накопленных ею этнографических источников открываются, по крайней мере, две перспективы или задачи. Цель разработки древней и средневековой истории Башкирии — сомкнуть полевой этнографический материал, относящийся к XIX—XX вв., с письменными и иными (археологическими, фольклорными и др.) источниками предшествующих веков. В разработке вопросов общественного строя и этнических процессов в Башкирии в более позднее время (XVII—XIX вв.) задача заключается в том, чтобы сопоставить данные этнографических и документальных (архивных, статистических) источников, скоррелировать их и на этой общей основе создать качественно обновленную источниковедческую базу для изучения, например, таких сложных проблем, как башкирская община, система землепользования, социальная структура общества, этнические процессы и т.д.

Такой подход к использованию источников при широком хронологическом диапазоне изучаемого периода требует особой тщательности в выборе методов и приемов исследования. Вопросы достоверности, датировки, репрезентативности используемого материала всегда должны быть в поле зрения исследователя. Впрочем, расширение сферы исследование как в плане территориальном, так и в глубину веков и, соответственно, привлечение самого разнообразного сопоставительного материала и установление на его основе преемственных и иных связей между удаленными друг от друга территорией или временем фактами, событиями и явлениями, само по себе повышают эффективность использования источников и объективность исторического повествования. Обращаясь к традиционному в русской и советской исторической науке сравнительно-историческому методу, необходимо отметить, что его применение при разработке древней и средневековой истории Башкирии требует определенной последовательности. Он превращается в примитивный компаративизм, если к историческим сопоставлениям привлекается хотя и обширный, но в сущности случайно подобранный материал, вырванный из контекста исторических событий различных времен и народов. Следовательно, плодотворность этого метода тем выше, чем глубже исследованность истории сравниваемых народов и сопоставляемых явлений, чем тщательнее отобраны факты и в целом материал, привлекаемые к анализу. Таким образом, сравнительно-историческому исследованию вопросов социальной и этнической истории башкирского народа должны предшествовать возможно тщательная систематизация местных материалов и установление в них внутренних связей. Особенная тщательность необходима в изучении этнической истории и истории культуры, где недостаточно обоснованные сопоставления (скажем, орнаментов, характерных для башкир в XIX—XX вв., с узорами на сарматской керамике I—II вв. н. з.; хозяйственной деятельности этнически разнородных племен в 1 тыс. н.э. и башкир в XIX в. и т. д.), пренебрежение принципами установления генетической или территориально-временной преемственности фактов и явлений обычно рождают довольно смелые, но столь же малодоказательные концепции и гипотезы.

Сказанное в какой-то степени относится и к так называемому комплексному методу, который вот уже второе десятилетие успешно применяется в этногенетических исследованиях. Однако сущность комплексного подхода исследователями воспринимается по-разному. В некоторых работах последних лет намечаются не совсем правильные, на наш взгляд, направления развития этого метода. Вопрос собственно стоит так: комплексность — это разработка крупных этногенетических и этнокультурных проблем усилиями различных дисциплин (историй, этнографии, археологии, антропологии, языкознания, фольклористики, демографии и др.), которые работают самостоятельно, применяя собственные методы и приемы исследований, или же это совмещение в одном монографическом исследовании анализа разнородного — исторического, этнографического, археологического, антропологического, языковедческого и т. д. — материала с попыткой привести их к общему знаменателю. Нужно ли говорить о том, что исследования второго типа, которые в последние годы довольно часто появляются, особенно на периферии, при современном уровне развития науки и постоянном совершенствовании методов исследования в пределах различных дисциплин, малоперспективны. При неодинаковых темпах и уровне развития различных дисциплин такой «арифметический» подход к комплексному изучению проблемы почти всегда неизбежно приводит к инкорпрорированию выводов одной отрасли знания, вырвавшейся в своем развитии несколько вперед (обычно археологии или языкознания), в другую. Создание обобщающего монографического исследования по этногенезу и этнической истории народа с использованием данных многих смежных наук возможно лишь тогда, когда у всех этих дисциплин имеющиеся достижения достаточно определенные и высокие. При этом появляется возможность в обобщающем историческом труде использовать как факты, достоверно установленные другими науками, так и выводы, сделанные на их основе, не проводя, естественно, специальных изысканий, являющихся прерогативой соответствующей дисциплины. Такие исследования являются заключительным этапом осуществления комплексного подхода в этногенетических исследованиях. Если изложенное понимание сущности комплексного изучения этногенетических проблем верно, то, строго говоря, правомерность термина «комплексный метод» проблематична. Речь идет о сотрудничестве различных дисциплин в разработке единой проблемы и о последовательности проведения различных этапов исследования. В науке такая схема решения проблем не является новостью: о «комплексном методе» в этногенетических исследованиях с начала 1950-х годов стали говорить как об открытии лишь потому, что после ряда лет претензий языкознания на «ведущее» положение в этой области исследований появилась возможность вернуться, правда на значительно более высоком уровне, к историческим исследованиям на основе изысканий ряда смежных наук. Использование в исторических и историко-этнографических исследованиях данных языкознания, антропологии, демографии, я также сведений прочих наук достаточно широко и .плодотворно практиковалось еще в конце XIX—начале XX вв. (исследования В. В. Бартольда, Н. А. Аристова, С. И. Руденко и др.) в рамках сравнительно-исторического метода исследования. Поэтому и в этом плане многочисленные подчеркивания в литературе важного значения «комплексного метода в этногенетических исследованиях» ничего существенно нового не вносят.

Большой опыт, накопленный за последние 2 десятилетия в области этногенетических и социальных исследований, показал, что по-прежнему ведущее значение сохраняют исторические (или историко-этнографические) исследования, опирающиеся на обширную собственную базу источников, на достоверно установленные факты и материалы смежных наук, охватывающие изучением достаточно длительный исторический период этнического и социально-экономического развития, строго придерживающиеся принципа последовательного историзма, органически вытекающего из марксистско-ленинской концепции истории народов мира.

Историческая этнография наиболее плодотворно может заниматься следующими крупными проблемами башкирской истории: история хозяйства башкир; социальная история башкирского рода и башкирская территориальная община; этногенез и этническая история башкир; история культуры башкир. По каждой из этих проблем полевые этнографические исследования могут дать и дают обширные материалы. Сектором археологии и этнографии ИИЯЛ с 1958 г. широко организуются этнографические экспедиции со сбором материала практически по всем перечисленным выше проблемам. Собранные материалы обрабатываются и систематизируются в соответствии с принятыми в советской этнографии правилами и хранятся в фондах сектора. Часть материала обобщена и опубликована. Накопленный в этом направлении опыт ярко показал, что ретроспективный анализ явлений хозяйственной, социальной, этнической и культурной истории на основе синтеза полевых и письменных источников весьма перспективен. Это обусловливается и самой спецификой проблем, стоящих перед исторической этнографией.

История хозяйства башкир — одна из сложных, и как сейчас выясняется, малоразработанных проблем. Собственно историки немало работали в этом направлении, но был и остается до настоящего времени неясным вопрос о соотношении земледелия и кочевого скотоводства в башкирском хозяйстве на различных этапах его развития. Более того, в последнее время в связи с открытием археологами земледельческих орудий в культурах 1 тыс. н. э. становится дискуссионным вопрос об исторических основах хозяйства бакшир. Хорошо известно, что с XVI в. с присоединением Башкирии к России начинается активное проникновение и распространение среди башкир земледелия. Однако масштабы и темпы развития земледелия по областям Башкирии в XVI—XIX вв., закономерности и специфические особенности трансформации кочевого скотоводческого хозяйства башкир в оседлое земледельческое не изучены или почти не изучены 1. Судя по опубликованным работам, в которых специально анализируется2 или затрагивается 3 состояние башкирского хозяйства в тот или иной период, складывается впечатление, что на основе только письменных источников нет возможности точно представить структуру хозяйства башкир. Применительно к XIX в., например, по письменным документам трудно различить такие понятия, как «тип хозяйства» и «образ жизни». В условиях Башкирии XVII—XVIII в., а местами и XIX в. оседлый образ жизни далеко не всегда сопровождался земледельческими занятиями, так же как не всякая башкирская семья, приобщившаяся к земледелию, становилась оседлой. Нет необходимости доказывать, насколько важно знание истории хозяйства, способов его ведения, путей и особенностей перехода башкир от кочевого скотоводства к оседлости и земледелию (а переходный период составил в истории башкирского хозяйства целую эпоху в три столетия) для правильного понимания характера общественного строя народа. Хорошо известно, что общественные отношения в кочевых обществах специфичны; но эта специфика еще сложнее в обществах, которые длительное время переживали перестройку своего хозяйства. Вот почему важно исторической этнографии, которая может собъединить и подвергнуть анализу источники различного типа, с возможной точностью реконструировать хозяйство башкир на различных этапах его развития.

Изучение родо-племенной структуры и родо-племенных организаций (племени, рода, патронимии) является традиционным для этнографии. Сами по себе исследования по структуре и социальному содержанию рода, конечно, не заменяют специальных исторических изысканий по социально-экономическим отношениям в башкирском обществе. Однако проведение таких историко-этнографических исследований является совершенно обязательной предпосылкой и основой для создания серьезной работы по общественному строю башкир в эпоху от X до XIX вв. включительно.

Значимость конкретных исследований по социальной истории рода определяется несколькими обстоятельствами. В восточных письменных источниках (X в.) башкирское общество описывается в период распада первобытно-общинных и формирования раннеклассовых отношений. В силу слабости и специфических особенностей развития производительных сил нарастающая формация развивалась в рамках устойчиво и длительное время сохраняющихся патриархально-родовых отношений. Особую прочность они проявляли в низших звеньях (род, патронимия) социальной организации общества. Задача глубокого и конкретного изучения генезиса раннеклассовых отношений в башкирском обществе уже давно подсказывает необходимость всестороннего исследования рода, в частности процессов его постепенного распада, формирования общины сельского типа и ее соотношения с родом. Специально должны быть изучены трансформация традиций родового землепользования в общинные, углубление социального неравенства в родовом коллективе в условиях усложнения политической истории края накануне и после присоединения Башкирии к Русскому государству и т.д.

Важен вопрос об определении характера классовых отношений в башкирском обществе в X—XVI ©в. По этой проблеме в иашей литературе нет никаких исследований, за исключением общих положений о развитии у башкир феодальных отношений, которые содержатся ib работах, посвященных исследованию других сюжетов. Однако накопленный историко-этнографический материал, а также развернувшаяся в последние годы дискуссия об азиатском способе производства, о характере классообразоваяия и специфике общественных отношении в кочевых обществах, настоятельно требуют конкретного (применительно к башкирам) исследования многих вопросов, в частности форм собственности на основные средства производства, специфических особенностей эксплуатации и характера зависимости населения и т. д. В условиях сохранения существенного значения патриархального уклада все эти вопросы яе могут быть 'глубоко вскрыты без изучения социальных процессов, происходивших в традиционных родо-племенных институтах башкирского общества.

Изучение общественных отношений башкир имеет значение, выходящее за пределы истории Башкирии в связи с еще одним обстоятельством: башкиры—одно из тех кочевых обществ, которые рано были включены в сферу активного воздействия земледельческой культуры Русского государства и его социально-политической организации. В социально-экономических отношениях башкир взаимодействие двух различных по типу социальных структур и культур, а также вызванные ими процессы представляют значительный интерес для исторической науки в целом.

Наибольшие изменения в социальном содержании башкирских родо-племенных организаций и во внешних очертаниях форм их существования произошли как раз после вхождения Башкирии в Русское государство. Это обстоятельство еще раз подсказывает необходимость тщательного изучения социальной истории башкирского рода вплоть до полного распада даже пережиточных .его явлений. В этом плане нельзя далее откладывать изучение башкирской территориальной общины, которая, во-первых, генетически была связана с патриархальным родом, во-вторых, обладала свойствами, характерными, с одной стороны, русской общине, с другой,— общинам кочевых народов, которые в литературе называют «аульными». Без исследования этой проблемы трудно рассчитывать на глубокое понимание характера социально-экономических отношений в башкирском обществе в XVII—XIX вв.

Таким образом, перед исторической этнографией стоит заача — обрисовать развитее одной из важных линий в истории общественного строя башкир в X—XIX вв., а именно — патриархально-родовых отношений. Если в самом начале второго тысячелетия они еще господствуют в башкирском обществе, хотя это была уже нисходящая формация, то через одно-два столетия они эволюционизируются в уклад в формирующемся раннеклассовом обществе. Патриархальный уклад в башкирском обществе еще многие столетия составлял важный и реальный компонент общественных отношений. Лишь с присоединением к Русскому государству и возрастанием темпов социально-экономического развития общества патриархально-родовые институты к XVIII—XIX вв. превращаются в пережиточные явления.

Следовательно, представления о чрезвычайной консервативности и неизменности родовых организаций в патриархальных институтов в скотоводческих обществах преувеличены. Изучение рода на длительном (историческом отрезке (X—XIX вв.) с последователыньщ соблюдением принципа историзма, т. е. в определенных исторических рамках, с учетом конкретной хозяйственной и политической обстановки в разных частях Башкирии покажет весьма существенные временные и территориальные изменения в социальном содержании и внешних формах существования как самого рода, так и общины.

Задачи исторической этнографии в изучении этнической истории и истории культуры особенно сложны и многообразны.

Хорошо известно, что в силу некоторых научных традиций, а также успехов в области археологии и исторического языкознания многие этногенетические исследования, опубликованные в 1950—1960 годах, сосредоточивают внимание на ранних этапах этногенеза, а точнее — на происхождении той племенной общности, которая явилась ядром в последующем формировании данной этнической общности. Однако такое понимание сущности проблемы едва ли является верным или во всяком случае исчерпывающим. В последние годы хронологические рамки этногенетических исследований существенным образом раздвигаются: происхождение народностей рассматривается как длительный процесс от возникновения первичных этнических образований в глубинах первобытности до формирования самой народности и тех основных признаков, которые-до настоящего времени определяют ее этнический облик. Такая постановка проблемы заставляет говорить не столько о происхождении, сколько о сложении народности. Вопрос об этническом ядре, легшем в основу формирования народности, становится, таким образом, лишь частью более широкой и более правильно поставленной проблемы. В этом случае в исследование в массовом масштабе вовлекается материал по поздним этапам этнической истории народа, которые применительно к народам Восточной Европы являются определяющими в (формировании их основных этнических признаков. Так, например, затянувшиеся дискуссии о булгарской основе татарского или чувашского этногенеза, угро-мадьярской или исключительно древнетюркекой основе башкирского этногенеза независимо от их решения едва ли в состоянии удовлетворительно объяснить происхождение (истоки) этнических показателей, определяющих нынешний облик этих народов: языка, культуры, физического типа и др. К решению многих этих вопросов можно прийти путем тщательного изучения этнических процессов X—XV «в., когда в обстановке усложнения социально-экономической и политической истории в обширной зоне смыкания степи и земледельческих областей активизировались тенденции к консолидации этнических групп, приведшие в конечном итоге к сложению ряда народностей Восточной Европы.

Следовательно, значительные масштабы исследования (преимущественно археологические), направленные к реконструкции древнейших этапов этногенеза башкир и татар, лишь одна из необходимых линий развертывания исследований. Другая линия—изучение поздних этапов этногенеза. Только одинаково глубокое исследование этногенеза народа на всех ею этапах дает возможность построить обобщенную и достаточно аргументированную этническую историю народа. Отсечение одной из линий или гипертрофирование другой неизбежно ведет к ошибкам, необоснованным гипотезам и, как следствие, к неплодотворным дискуссиям, не имеющим под собой достаточно серьезной научной базы и отвлекающим ученых от общего решения проблемы.

Этническую историю башкир с учетом нынешних наших знаний можно разделить на два основных периода: а) до VIII— IX вв., когда предки башкир еще пребывали в составе других, более обширных этнических образований на разных территориях; б) с VIII—IX вв., когда начинается собственно башкирская история и башкирские племена под общим названием вступают на самостоятельный путь развития на современной территории их расселения. В плане формирования башкир, их этнического облика и культуры второй период является определяющим, хотя, конечно, происхождение племен и племенных групп, влившихся в состав башкирской этнической общности, восходит к предшествующему этапу.








Связанные темы и персоны