4 человека вышли со съемок нерадостными. Уж чего-чего, а выражения самодовольства на их лицах в тот момент не было, это точно. 4 человека потом наверняка скажут себе: «там-то и там-то надо было сказать иначе, то-то и то-то не говорить вовсе, а вот о том-то и о том-то следовало упомянуть». Этим четырем, возможно, ещё ткнут: «Эх, что же ты, надо было ему (ей) дать достойный отпор, пригвоздить, призвать к ответу...».
Пригвождения как раз и не было. Быть может, в этом и есть проявление журналистской солидарности? Да пусть потом упрекают в мягкотелости, аморфности, беззубости и чуть ли не в ренегатстве, пусть. Но то, что все четверо предварительно не сговаривались, не торговались, не выставляли условий, и при всем при этом проявили взаимоуважение и взаимотерпимость – это уже неплохо. Неважно, что и кто говорил о ком-то за глаза. Важно, что на программе все держались корректно.
Вечер «праздничного дня»
Выйдет ли эта передача в эфир, в момент написания этих строк доподлинно неизвестно. Если не выйдет – не удивлюсь. Что там намонтируют – тоже пока неизвестно. Из того, что было сказано, можно сделать что угодно – и размышление на тему, и карикатуру, и знак вопроса. Все зависит от воли хозяина.
Проявление настойчивости в выяснении конкретной проблемы при желании можно представить как наезд, выражающий сомнение вопрос – как подковырку и так далее. Перед тем, как увидеть то, что осталось от наших разговоров, не худо бы записать свои впечатления, что я сейчас и сделаю.
Но сначала о самом предмете, о солидарности журналистов. Нужна ли эта солидарность обществу? Высокосознательному гражданскому обществу, скорее всего, нужна. А нашему социуму, населению Башкирии эта штука нужна ли? Замотанной многодетной матери, не знающей, чем завтра накормить детей – до солидарности журналистов ли ей? Инвалиду, не имеющему возможности приобрести необходимые лекарства, сплоченность пишущей братии не есть насущная потребность. Живущими десятилетиями в общежитии, снимающим углы «несобственикам» - зачем им наше «чувства локтя»? Не слишком ли мы, журналюги, много на себя берём, считая, что наша солидарность кому-то, кроме нас самих, потребна?
Уфа, вечер восьмого сентября. Спальный район. Спрашиваю первых встречных, нужна ли им лично солидарность журналистов. С кого б начать-то?
Мужчина с брюшком выходит из машины, солидная дама-дачница несёт ведро яблок. Лица суровые. Им, кажется, не до разговоров. Идут два юноши, тут вспоминается, что с молодежью работать как-то проще. Была не была, обращаюсь:
- Молодые люди, один вопрос. Сегодня Международный день солидарности журналистов, я на эту тему что-то пишу. Скажите, Вам солидарность журналистов нужна?
- Нужна! – быстро откликается один. В процессе беседы выяснится, что его зовут Александр, ему семнадцать лет.
- А зачем она Вам нужна? – интересуюсь я. Александр задумывается, тут же в беседу вступает 18-летний Иван:
- Поздравляем! Это Ваш день. Но что такое солидарность журналистов, уточните формулировку.
- Ну, это, наверное, когда одного журналиста сажают, другие протестуют. Взаимопомощь, взаимопонимание, профессиональная этика, вот так как-то, - подбираю я слова. - Чувство локтя пресловутое.
- Профессиональная этика? – иронично улыбается Иван. – Это когда один журналист «накосячил», а другие по этому поводу молчать должны? Такая солидарность, думаю, не нужна.
- Вы против единообразия мыслей? – про Оруэлловский «1984-ый год» я не упоминаю, но что-то такое вспоминается.
- Не совсем так. Я за то, что если один журналист не прав, то другой не должен ограничиваться выкриком «Он не прав!». Ему нужно обосновать, почему он думает, что тот не прав. Каждый должен иметь право высказаться, каждый должен быть услышан, каждый может думать самостоятельно – вот такая солидарность журналистов мне нужна, - итожит Иван. (Иван – это не символическое имя, его действительно так зовут).
- При этом «отвергая, предлагай»? – добавляю я.
- Да, в принципе да, – соглашается Иван.
Я, признаться, крайне изумлена. Вспоминается, как в конце девяностых годов, проезжая в служебной машине по эти местам, знакомый главный редактор высказался: «Какие несчастные люди должны проживать в этих серых бетонных домах Черниковки, какая серая безрадостная у них жизнь, какие серые примитивные мысли у них в головах». Ух, как я тогда возмутилась! Выдала отповедь о равенстве и братстве. А потом тактично промолчала, когда главред выходил из той же служебной машины возле такой же серой бетонной девятиэтажки, но в другом районе города. И вот тут, в этом якобы «несчастном сером микрорайоне» - вполне нормальные, думающие отнюдь не примитивно, ребята. Значит, наше вечное нытье, что подрастающее поколение интересуется только пивом, травкой и ночными клубами не вполне правомерно? Более того, этим конкретным ребятам, Саше и Ване, наша солидарность нужна?
- А про «сажать» Вы к слову сказали или что-то реальное имели в виду? - интересуется Александр. В общих чертах рассказываю о Дильмухаметове и Загрееве. Вероятно, рассказываю примитивно и тенденциозно. Для меня важно то, что молодым ребятам это действительно интересно, кто что говорил, насколько серьёзно, что после этих высказываний последовало, насколько осуждаемая «доктрина» поддерживаема и кем поддерживаема. Александр раздумывает и выдает вердикт:
- Таких нужно не сажать, а лечить! Именно лечить. До свидания. И еще раз с праздником Вас!
Последующие мини-интервью были менее содержательны. Даме с сумками было не до солидарности журналистов, ей солидарность не нужна. Стройной брюнеточке - нужна и мужчине средних лет – вроде как нужна, но зачем именно – неизвестно. Такой вот расклад.
Общие впечатления
Как это было. 7 августа, 15.00.
Очень доброжелательные гримеры. Осознаю, что если бы не мастерство гримера Дины, я выглядела бы на экране хуже. Дружная съемочная группа.
Деловито-приветливая редактор Елена, юморной душка-оператор. Никакого «рассадника» провинциальности или этнонационализма в стенах БСТ я в этот раз не узрела. И толп бездельников тоже.
Что касается самой студии, то рассчитана она на физически здоровых людей. Простоять полтора часа у хлипкого подобия стоечки из оргстекла просто не для каждого. На инвалидной коляске сюда и вовсе не въехать. Безбарьерная среда, ау, ты где?
О чем именно мы будем говорить, я, например, заранее не знала. Что-то про журналистику, вот и вся моя проинформированость. Таково требование формата программы, говорят. Собеседники-спорщики не знают заранее, о чем речь пойдёт. И это, товарищи, верно. А то некоторые всю ночь по теме бы готовились, не выспались бы.
О журналистике рассуждали три историка и одна лингвистка. Все четверо – из одной альма-матер. Об академической солидарности «однофакультетников» и «однокашников» говорить не приходится. Насмотрелась я, как люди, закончившие один факультет одного вуза (речь, разумеется, об истфаке БГУ) с разницей в несколько лет, в суде на уголовных процессах выступают. Одни – в роли потерпевших из-за слов «виликий аульный ущеный», другие – в роли подсудимых. А вот ученые разных специальностей, разных поколений, из разных вузов могут договориться и подписать письмо в защиту блогеров-историков. Письмо шестнадцати тому свидетельство. Из дальнего зарубежья (Европа, США, Япония) ученые петицию прислать могут. Журналисты тоже что-то могут – но только «прицепом», за компанию. А чисто журналистское воззвание в духе «и милость к падшим» - слабо составить? Именно милость и именно к падшим?
Но признаки «цеховой солидарности», как мне показалось, таки присутствовали.
Как мне опять же показалось, от нас четверых ожидали эмоционального накала и каких-то ярких проявлений. Кто-то в шутку предположил, что мы водой из стаканов плескать в оппонентов примемся. Вроде как мы друг друга в чем-то обвинять будем. Типо «местная новодворская» накинется с упреками на чиновников-ретроградов, официальная пресса схлестнется в полемике с неофициальной, кого-то обвинят в непрофессионализме, кого-то – в продажности, кого-то в косности, и закипят страсти.
Выплесков и всплесков не последовало. Да, можно было бы заостриться на проблемах. Поплакаться перед педагогами, врачами, сельскими почтальонами (некоторым из них зарплату товаром выдают) и вообще сельчанами на свою тяжкую журналистскую долю. Очень трогательно! Но непродуктивно.
Бюджетно-дотационнная пресса вопила бы: «Мы бедные!», независимая от бюджетных подачек возражала бы: «Да какие же вы бедные, на вас столько бюджетных денег грохается, это мы бедные!». А потом это все неизвестно бы как смонтировалось.
Пожалуй, можно было бы поднять тему принудительной подписки. И что бы от этих жалоб потом осталось? Проявлением солидарности было не устраивать свару на потеху кому бы то ни было. И свары не было.
Эфир
Рассуждать о том, что вошло, а что не вошло, и почему не вошло – бессмысленно. Не вошло, так не вошло. Что с возу упало... Поговорим о том, что вошло.
Нарисовалась же такая картина – пришли на программу бесхребетные неискренние трусы, промямлили что-то невразумительное, за что многомудрый отважный ведущий их с горечью отчески пожурил. Кое-какие спецэффекты напоминали сцену из «Волшебника Изумрудного города»: великий и ужасный Гудвин поучал неуверенных в себе просителей.
Главный посыл, он же вывод: «чувство локтя» журналистов пропало с приходом эпохи гласности. Мои читатели были названы почему-то любителями «остренького». Заходят они, негодники, в Интернет, чтобы «остренькое» почитать. Но что есть «остренькое»? Обсуждение проблем сноса или восстановления храмов, переименования улиц, установки памятника художнику Михаилу Нестерову – это и есть «остренькое»? Вопрос городища Уфа-2 тогда и вовсе «жареное»? А уж тонкости «языкового вопроса» тогда что же? Вагон перца чили, не иначе. Некоторых своих читателей со своих двух ресурсов я имею честь знать лично. Тяги к «остренькому» за ними не наблюдала. Да и с читателями с других ресурсов тоже всё в порядке. Только Черепаха и Хоккуист чего стоят. Однако это уже наше внутреннее...
Но вот очевидный прокол с моей стороны – не сумела назвать, кто занимается составлением списка «экстремальной журналистики». Ну не готовилась я к такому самопиару, ибо темы не знала. Освежила память, поправляюсь. Центр экстремальной журналистики составляет бюллетени, Фонд защиты гласности освещает конфликты, зафиксированные службой мониторинга ФЗГ на территории Российской Федерации.
Ещё уточнение, почему то, что выходит из под моего пера сейчас, я не рискую называть «чистой журналистикой». Потому что пишется все это в спешном порядке, не отлеживается, не вычитывается как следует перед публикацией корректором, не подвергается должному саморедактированию. Продукт – то бишь статьи и заметки – сыроват. Доброжелатели посоветуют писать одну качественную статью вместо двух сырых. Но проблемы нужно проговаривать. Огородники поймут – полезнее прополоть все грядки, быть может, и не самым лучшим образом, чем идеально обработать только половину огорода. Лучше два полусытых ребенка, чем один накормленный до отвала и один голодный.
Об уходе чувства локтя во времена наступления гласности. А что, тогда, до гласности, было какое-то особое чувство локтя? В восьмидесятые я в школу и универ ходила, могу многого и не знать. Никому не в укоризну, но в чем тогда солидарность выражалась? В том, что днем полный «одобрямс» любимой партии и правительству, а ночью – слушание Би-би-си на кухне. Самые смелые читали и хранили «самиздат». Да, кто-то отваживался собирать средства для политзаключенных и подписывать открытые письма в защиту диссидентов, но журналисты из Башкирии чем особенно блистали? У нас были музыкант Шевчук и священник Развеев, кто-то знал Низаметдина Ахметова, уроженца Челябинской области, и как относились к ним наши журналисты до гласности?
Не упрекаю, спрашиваю: как? Расскажите, кто помнит, кто знает. Вот господин ведущий, быть может, когда-нибудь расскажет.
Ритуальный обмен любезностями. Я сообщаю, что начала с интересом почитывать «Башинформ», Шамиль Валеев говорит, что ему симпатична собравшаяся здесь аудитория. Не знаю как со стороны господина Валеева, а с моей-то стороны тут сущая правда. Я вот закрутилась и не написала ничего о праздновании Бугабашской иконы Смоленской Божьей Матери, и про Девятую пятницу в Красноусольске (Богоявленском) ничего не успела написать, так хоть на Башинформе прочитаю. И про собор русских Башкирии, очевидно, тоже. А уж сколько своевременной информации я оттуда почерпнула, а сколько абзацев текста и фоток «стырила»...
За ритуальный обмен любезностями нам всем четверым в той или иной степени, пожалуй, достанется. Кому-то слева, кому-то справа, кому-то со всех сторон. Видимая беззубость и благостность, в которой нас потом упрекнёт ведущий, далеко не всем дается просто. Больше всех достанется Шамилю Валееву. Как когда-то ему же досталось за публикацию интервью Ильдара Габдрафикова, который стоит тут же. А вот за это, быть может, уже достанется ведущему. Вот такая у нас жизнь, всем за все может достаться. Впрочем, кому сейчас легко.
Габдрафиков, надо полагать, тоже приглашен с какой-то целью. Не могут у нас забыть «Уфагубъ». Не исключено, что ожидался всплеск эмоций именно по поводу УГ. Не случилось. Ну и правильно.
Ведущий проявляет некоторое мужество и произносит фамилии Дильмухаметова и Загреева. Вот тут уж бы я, наверное, могла кое о чём поведать. О позиции родственников сидельцев, о том, как знакомый независимый журналист Динар намеревается некий фонд учреждать. Однако предоставим мужчинам говорить о мужских делах.
К вопросу, как выразился господин ведущий, о «толпах голодных безработных журналистов» и поступившему мне предложению огласить список этих журналистов. Шуточки по этому поводу мне кажутся неуместными. Вопрос-то болезненный. Многомесячные простои и подвешенное состояние между небом и землей знакомы действительно многим и в Уфе, и в районах. В районах-то и вовсе выбор невелик – или газета-районка, или школа, или ничего. Но кому из «временно безработных» это нужно это афишировать? Близким этих «временно безработных» подобный пиар точно ни к чему. Однако, если потребуется, проведу беседы-согласования и предоставлю этот скорбный список. Уверена, он окажется куда более обширным, чем список разбогатевших на ниве «независимой журналистики». О существовании этих разбогатевших (прилично поправивших свое материальное положение) настаивал четвертый собеседник, замминистра Марат Газизов. Он же утверждал, что ныне его ведомство «никого не одёргивает». Не знаю, не знаю. Мне вот один знакомый, подвизающийся в «Доме печати», с грустью поведал, что в одной из бюджетных редакций обнародовано указание: никогда не употреблять в качестве названия региона слово «Башкирия» и впредь именовать главу региона только полным титулом. Независимые от местного бюджета пусть делают, что хотят, а местной прессе – ни-ни, никаких башкирий и, тем более, губернаторов и глав региона. Неужто наврал?
Об искренности
Начинался-то разговор с «чувства локтя до гласности». На какое-то время я погружаюсь в воспоминания начала эпохи гласности.
Зима, февраль, восьмидесятые, экологический митинг перед Горсоветом против строительства химического завода с лозунгами вроде «Нет фосгену!». Уже Горбачев, уже гласность. Желтолицый (оттенок кожи желто-смуглый, никакого расизма!) мужчина в серой кроличьей шапке и очках призывает «не подчиняться властям», его быстро хватают двое и куда-то уволакивают, народ этого не видит. Народу много, Проспект Октября перекрыт. Толпа распахивает двери в Горсовет, но во внутрь здания не врывается. Мэр Зайцев убежденно доказывает, что завод строить надо. Наших бгушников в толпе не так уж и много, ребят из УАИ, кажется, больше. Из мединститута студенты есть, даже из нефтяного.
Вечером дома делаю признание родителям: «Была!» Родители-инженеры спокойны: «А мы тоже были!» И брат-школьник был! Наша бгушная газета «Знамя Октября» печатает «Информацию о несанкционированном (?) митинге». Через несколько дней общекурсовое собрание, на котором присутствуют корреспондент «Ленинца», представитель горкома и персоны из комскомитета. «Кто был на митинге?». «Ну, я был (была), и что?». А ничего. Студенты из других вузов, помнится, писали объяснительные, где они были в этот день. К чести нашего тогдашнего декана Р. Янгирова (чья позиция по вопросу возвращения исторических названий улицам Уфы мне глубоко противна), так вот, к чести нашего декана мы от написания таких объяснительных были избавлены. Янгирова потом снимут, снимут с шумом. Янгиров на факультетском собрании будет говорить нечто покаянное. Я для чего-то спрошу у него: «Радмир Марванович, сколько у вас студентов, четыреста с лишним? Четыреста человек вам поверили, а Вы…». У Янгирова задергается в тике щека, и он скажет: «Меня заставили написать заявление». «Дураки!»- зашипят-зашепчут на нас преподаватели. – «Так ушёл бы без скандала, а из-за вас...» Мы, студенты, во главе со старостой курса Славой Сорокиным, направим свои стопы из своего дореволюционного особнячка на Коммунистической в главный корпус на Фрунзе, объяснять, что наш декан хороший. В ректорат Слава пойдет один. Задержится надолго, а выйдя, скажет фразу: «..и был расстрелян огрызком огурца». Ещё позже, когда Янгирова снимут, мы купим красные гвоздики и отправимся на квартиру к декану. Запомнится скромная, интеллигентная и очень тёплая обстановка его квартиры: детские санки в коридоре и покрытый причудливо вытканной, с кистями, скатертью круглый стол. И его плачущая старушка-мама. Мы и в правду были наивные, искренние дураки. Кому помогла наша искренность?
Кто помнит, как освещался наш митинг тогда? Какое чувство локтя среди пишущих тогда присутствовало?
Тут и вопрос, что называется, в жилу: «Насколько вы были искренними сегодня?». Вопрос остался без ответа.
Потому что вопрос был задан неправильно. Любые заверения в своей искренности уже сами по себе не искренни, как нескромно позиционирование скромности. Спроси ведущий «насколько были вы искренними, отвечая на такой-то и такой-то вопросы», ответ, я думаю, был бы. А так? Фигурально выражаясь, рвать лифчик на груди (метафора!) и клясться в своей искренности перед тем, кто считает твоих читателей любителями «остренького» и не знает ничего о проблемах журналистской безработицы? Или делает вид, что не знает. У него своя игра, у меня – своя, у Шамиля, Ильдара, Марата, вероятно, тоже своя. К чему все ухищрения и «игры разума»? Чтобы потом сеять разумное, доброе, вечное и отстаивать идеалы гуманизма. Хотя этим, как искренне считает господин ведущий, все уже переболели в седьмом классе. Вот только «седьмой класс» у нас у каждого свой, у кого-то он ещё не кончился, а для кого-то может и не начаться. Тут я не только фигурально, это я на Владислава Мартинса намекаю.
Итак, примем правила игры. Ведущий нас как бы «срезал», и мы с этим как бы согласились. Пусть думает, что ему хочется. Человек же старался. Он, может, ради нас, трусов неискренних, старался.
Самое интересное было потом. Пробираясь в кромешной тьме среди проводов, я обменялась парой фразой с господином Газизовым. Я высказалась, что у врачей, например, корпоративная солидарность выше развита. «Что такое корпоративная солидарность?» - вполне искренне горячится чиновник. «Если врачи покрывают ошибки врачей, а гаишники – косяки гаишников, то кому такая солидарность нужна?» Интерес-то в том, что отголоски этого мнения я услышу потом в беседе с черниковским парнишкой Иваном. Ну и про городище Уфа-2 мы тоже парой искренних слов перекинемся.
Эпилог
Не понимаю, почему эту программу всё же выпустили. Потому ли, что «за всё уплочено», и «шоу маст гоу»? Или день солидарности, будь она неладна, отметить нужно? Или...
Как бы там ни было, господина ведущего (ещё чуть-чуть, и слово «ведущий» с заглавной буквы невольно напишется), Азамата Файзиевича Саитова, нужно поблагодарить.
Во-первых, за то, что пригласил. А чо, а ничо, а нормально потусили.
Во-вторых, за то, что не стал мелко мстить (есть за что). Не скажу, что при монтаже подал он меня наилучшим для меня образом, но возможность представить меня ещё более невыигрышно у него была, и он ей не воспользовался.
При желании, пожалуй, можно было бы и в-третьих, и в-четвертых что-то написать.
А всё же, лучше бы было, если бы Азамат Файзиевич меня пригласил на передачу про переименование улиц или установку новых памятников. Но тогда его передачу точно закроют.
Екатерина Некрасова, ОУ
Солидарность журналистов ищет пятый угол на БСТ
Раздел: Новости | Просмотры: 34667 | Комментарии: 127