Но, в отличие от Хайбуллина, Шкель ограничился именно постановкой проблемы, не дав на нее ответа и честно признав:
«Пока не слышал ни одного удовлетворительного объяснения успехов эффективности управления в Татарстане. По многим политическим параметрам с Башкирией этот регион схож: тот же путь суверенизации в 1990-е, те же процессы рурализации, этноцентричности и клановости политической элиты. А результаты управления разительно отличаются! В статье эксперт дает такое объяснение: «В Татарстане руководители позиционируются как отцы нации, поэтому коррупции меньше, чем обычно в России. Не будут же они воровать сами у себя. Не случайно в Москву пригласили управленцев из Татарстана. Надеются, что они наведут порядок»,— полагает Скопин».
А.Хайбуллин, напротив, по-своему ответил на вопрос, поставленный нашей местной политологией. Сам я не политолог и не историк современности, но позволю себе добавить к его тезисам, которые в большой степени разделяю, свои соображения. Поскольку разделяю их, скажем так, не полностью и не все.
2.
Прежде всего, отрадно, что рефлексия началась на вполне достойном уровне, без лубочных, заранее приготовленных рецептов, характерных для политологов и «элитологов» предшествующей генерации. (Говорю об «оппозиционных» из них, потому как официозные в области рефлексии хранили мудрое молчание).
Например, Шкель сходу отверг провинциальные «объяснения» редактора «3 шурупа»: якобы причиной «отставания» является некий «феодализм» башкирских элит и загадочные «особые качества» элит татарских. «Тезис о другом качестве местной элиты, как минимум, не очевиден. По крайней мере, все существующие исследования указывают, что 80% элиты Татарстана - это этнические татары, в массе своей наследники советской номенклатуры первого звена (в Москве и других регионах первое звено ушло, а на их место пришли более молодые из второго и третьего звена в период смены элит при Ельцине), причем, большинство из них выходцы из деревень. Все эти признаки зеркально отражают процессы элитогенеза в Башкирии».
Огорчает лишь, что политолог, здраво отвергнув абсурдное применение термина в частности, вежливо (мэйнстрим!) оставил его, так сказать, в целом. «Возникает вопрос: почему при одинаковых параметрах элиты, татарская стала в принятии решений более «технологична», а башкирская двинулась в феодализм. Роль личности «Бабаев»? Не знаю. Как минимум все требует эмпирических доказательств и отдельного исследования».
Все эти ярлыки про «феодализм», что для РБ, что для РТ - интеллигентские метафоры, анализу они только мешают. Практика показывает, что менеджмент РБ, не говоря уже про РТ – вполне на уровне общероссийского. Либо выше, что и показала Универсиада. Элиты обеих этих республик «феодальны» не в большей степени, чем, скажем, «питерские» или «московские» кланы во власти. Культурологический смысл в этих метафорах, может быть, и есть («байство», «колхозные» и т.д.) – но сущностного – немного. Иначе придется признать, что всей России неплохо бы попасть под власть «колхозных» по образцу Татарстана. Но не будем уклоняться от основного вопроса.
3.
Как ни парадоксально, одна из главных объективных причин столь разных результатов – отсутствие в Татарии татарского вопроса и присутствие оного в Башкирии. Примерно как отсутствие еврейского вопроса в Израиле, это - отсутствие большой проблемы. Отсюда монолитность элиты РТ и куда большая ее этнократичность. Этнократия - это плохо. Этнократичность несет в себе много рисков, и о них мы еще поговорим. Но в отсутствие реально конкурентной модели это, в свою очередь - упрощение управления. Иная ее структура, по сравнению с той же РБ.
(Повторюсь, татары - самый братский башкирам народ. Татары Башкирии - это усложнение системы, это ее "цветущая сложность", которой нужно лишь уметь пользоваться. Мои татарские друзья - мое богатство. А вот татаристы для Башкортостана - несильная, но постоянная, ноющая и тупая головная боль).
Наконец, у РТ есть татарская диаспора. А значит, лобби, в самых различных областях. Это важно и для пиара, в том числе в науке и культуре, и для управления.
Для политики и управления коммуникации, - к примеру, в такой аполитичной вещи, как наука, очень важны: прочно войдя в «мэйнстрим», скажем, исторической науки, местная этнонациональная история резко повышает собственную выживаемость, находя «понимание» с российскими коллегами. Для этого необходимо владеть меняющимися «языками науки». Так, превентивно овладев модным языком конструктивизма, татарские националисты добились того, что влиятельная структура академика В.А.Тишкова EAWARN («Сеть мониторинга и предупреждения межнациональных конфликтов») глядела на Урало-Поволжье глазами татаристов: в Казани ее представлял «отец татарского национализма» проф. Дамир Исхаков, в Уфе – доц. Ильдар Габдрафиков – не просто татарист, а человек, позже осужденный за экстремизм и разжигание межнациональной розни.
Увлеченные "суверенитетом", интеллигенции и учреждения РБ и РТ зачастую вели себя всерьез как Высокие Стороны, устраивая против «конкурентного государства» настоящие идеологические войны. Так, тот же упомянутый проф. Д.М.Исхаков прикрывал авторитетом и ресурсами ЦЭМ ИИ АНРТ им. Ш.Марджани целую идеологическую антибашкирскую кампанию, отличавшуюся помимо всего прочего явной антинаучностью. Притом, что сам профессор является крупным ученым и не мог не знать, что творит. Но цель была не научная, а политическая: в кризисный момент перевести внимание Центра, конфликтность с ним с Татарстана на Башкортостан.
Хотя, казалось бы, задача невыполнима: именно Татарстан ушел куда далее Башкортостана по пути «суверенитета» - причем без всяких на то реально перспективных оснований. Но задача решалась, и решалась изящнее, чем редкие и весьма топорные попытки «ответа» башкирской интеллигенции. Решалась не одним идеологом, а всей мощью татаристских (а зачастую и татарстанских) СМИ, журналистов, ученых, общественников, «молекулярным воздействием» на пресс-конференциях, сайтах и интеллигентских кухнях.
Но нужно помнить, что у РТ был для этого инструмент – диаспора и диаспорное мышление, а у РБ – не было.
Башкирской диаспоры исторически не существует в природе в силу различной структуры башкирского и татарского национальных проектов. Есть группы башкир в городах России, СНГ, той же Москве, есть их национально-культурные объединения наподобие «Башкиры Москвы» или ячеек МСОО "Всемирный Курултай башкир", но в социокультурном смысле это не диаспора. Но это - не сила и не слабость, а просто данность. Которая становится силой или слабостью в зависимости от разумности использования.
Это - объективные, то есть не зависящие от элит и кого бы то ни было обстоятельства. Обойти этот примечательный факт при анализе не считаю правильным. А потому апологию татарстанской действительности, распространившуюся последние три года в некоторых СМИ РБ считаю провинциальным комплексом и ложным стереотипом, затрудняющими настоящий анализ. При всем сходстве политогенеза наших республик, разные условия – это во многом и разные задачи, условия и способы их решения. И нужно признать, что в этих условиях Башкортостан долгое время развивался вполне адекватно своим задачам и возможностям. Но о хорошем – в другой статье. Здесь мы больше о не очень хорошем.
4.
Привлечение А.Хайбуллиным эмоциональных реплик журналистов продуктивно только в плане примера господствующих в медиа-среде РБ настроений: «Мы, наверное, лет на 25 от Казани точно отстали. В плане готовности, инфраструктурных идей и так далее».
Позвольте, на какие 25 лет? Если сам журналист признает, что все это появилось в Казани за два с половиной года? (Кое-что из построенного, уточним, - восемь лет назад (при «тысячелетии Казани»). Как можно при сопоставимом потенциале и условиях развития за 2,5 года отстать на 25 лет – мне, отучившемуся без ЕГЭ, не понять. Очевидно, чудеса инновационной арифметики.
Отстали мы, граждане, от Казани именно на одну Универсиаду. Точнее, на «беспрецедентные финансовые вливания на проведение», как точно заметил Хайбуллин. Беспрецедентные, подчеркнем это. С беспрецедентным же госдолгом РТ. На три года, за которые соседи двигались по пути консервативной модернизации, а у нас занимались внутренней «перестройкой» - с закономерными для такового процесса деструктивными последствиями.
Никто никуда не «двинулся», просто элита РБ несравнимо больше времени и сил тратила на внутренние конфликты, вот и все. Последняя мысль, о конфликтах, как я понял, и есть суть тезисов самого Хайбуллина. С такой сутью я согласен. Но, считаю, описание требовало при этом обозначить и различия между РБ и РТ.
5.
Поясним разницу ситуаций в РБ и РТ. Конфликт интересов, причем ничуть не менее острый, всегда был и в Татарстане. Возможно, даже более острый.
Хорошо изучены кланы Шаймиева, Метшина, Минниханова и т.д. «Нефтянка», аграрии, ТАИФ, мэрии Казани и Челнов, – все это сложные акторы с непростыми взаимоотношениями. «Русская» фронда в РТ (до оппозиции ей далеко) подвергается куда большему ущемлению интересов, чем когда-либо в Башкортостане. Но в Татарии на уровне элит и отчасти – общества сконструирована жесткая республиканская идентичность, иерархия интересов – все они, местечковые, отступают на задний план и элита объединяется перед натиском «чужаков». Отнюдь не только по национальным мотивам, - они только цементируют мотивы прагматические: не дают забыть, что в случае проблем у республики пострадают рано или поздно все. В Башкортостане верность общереспубликанским интересам куда более зыбкая, в том числе по указанным причинам.
Та же татарская интеллигенция РБ в культурном плане нередко ориентирована скорее на Казань, чем на Уфу, либо на просто на неприятие мифической «башкиризации». Так в мышиной борьбе у некоторых и жизнь проходит. В Татарстане аналог этому распространенному в Башкортостане интеллигентскому заболеванию, пожалуй, только один – "диссидент РТ" Ирек Муртазин. Осужденный на тюремный срок при открытом личном участии Минтимера Шаймиева.
Сейчас к этому добавились «русские общественники», но это явление пока не крупное, возможно – проект на перспективу. Его не сравнить с проектами «Аринин», «Веремеенко», даже с деятельностью татарского бизнесмена и общественника Бигнова в РБ. Бурная деятельность последнего – явление очень неоднозначное, но в любом случае она была явлением системным, увязанным с серьезными акторами и трендами в элитах РБ, в Татарстане же такого просто нет.
Жесткость режима Рахимова – весьма и весьма относительна, в сравнении с тем же Татарстаном. Политическая история элит РБ – это история противостояний. Уже борьба Рахимова с Кадыровым, Миргазямовым и Арининым не имела в РТ никаких аналогов. Не говоря уже о схватке Рахимова с Сафиным и Веремеенко. А ведь значение этого конфликта отнюдь не символическое: по сути, проект «Веремеенко» стал первым – причем удачным – этапом отъема московскими акторами из-под юрисдикции республики экономической опоры РБ – БашТЭКа.
Все эти противостояния расшатывали легитимность – и отнимали у Башкирии и ее элит время и ресурсы, ресурсы и время. А Татарстан за это время укреплялся. Стабильность – это условие для финансовых вливаний. Хотя поводов для внутренних противостояний в РТ было никак не меньше, чем в РБ.
6.
Но если упомянутые конфликты, оформленные в этнополитической форме (как якобы электоральная конкуренция башкир, русских и татар), были в РБ явлением отчасти политтехнологическим, навязанным извне и в этом смысле объективным, то есть независящим от воли элит РБ, то последний конфликт – Рахимова с Хабировым – носил совершенно внутриэлитный, субъективный характер. И оказался для режима Рахимова крайне вредным.
Здесь не место его анализировать, но напомним, что именно с уходом в Москву неудавшегося – хотя, казалось бы, очевидного и креативного преемника башкирского Бабая, вряд ли уступающего нынешнему преемнику Шаймиева – Рустему Минниханову – Москва получила, наконец, последнее, что ей не хватало для демонтажа управленческой вертикали башкирской автономии. А именно, изгнанного молодого и амбициозного лидера, злопамятного, волевого, знающего все слабые и сильные стороны республиканского режима изнутри, обладающего разветвленной командой своих сторонников в элитах РБ, потенциальными возможностями и легитимностью в их глазах для смены – и в то же время, отныне – полной зависимостью от новых московских покровителей.
Дальнейшее принадлежит истории, суть же, повторюсь, в том, что все происшедшее укладывалось в логику раскола. А не их консолидации для защиты республики и для консервативной модернизации, - на чем давно настаивали башкирские патриотические круги.
7.
Далее. На мой взгляд, А.Хайбуллин напрасно использовал стереотип, принятый официозной политологией и придворными СМИ РБ в качестве аксиомы – якобы была «попытка М.Рахимова передать власть в 2010 г. своему преемнику премьер-министру Раилю Сарбаеву» - притом, что именно этот случай, как он происходил в действительности, отлично подкрепляет главный тезис всей его статьи.
Дело в том, что Сарбаев вовсе не был безусловным преемником М.Г.Рахимова, и не в последнюю очередь именно в глазах последнего. Давно не является секретом информация, что Рахимов вынудил своего потенциального преемника даже подписать собственное (Сарбаева, конечно, а не Рахимова) заявление об отставке – на всякий пожарный случай, ДО номенклатурного переворота июля 2010 г. И Дмитрию Медведеву при последнем торге Рахимов, по собственному признанию, предлагал на свое место совершенно другие кандидатуры. Конечно, официальных подтверждений этому нет, но ведь и таковых же подтверждений версии «Сарбаев-преемник» точно так же не имеется.
Однако в том-то и суть, что в глазах не только населения, но и СМИ и даже ряда политологов Сарбаев воспринимался (и воспринимается) официозным преемником Рахимова. И обладал очевидной поддержкой в этом части властных элит РБ. Точно так же, как наиболее вероятным преемником до него всеми воспринимался Радий Хабиров. Т.е. обычный алгоритм в РБ: преемник выращивается, обрастает союзниками, врагами, навыками, ресурсами, а потом… с треском исчезает с подножья башкирского трона.
Эта ситуация характеризует тотальное взаимное недоверие и раскол, ставший к последнему президентскому сроку М.Г.Рахимова обычным состоянием башкирской элиты.
Про кадровую чехарду при Р.З.Хамитове уже не будем: эта тема - легкая добыча местечковой оппозиции и явление уже, так сказать, привнесенное, а мы о тенденциях принципиальных. Но посмотрите, как легко эта игра была принята местными – именно потому, что атмосфера раскола была привычна и ожидаема.
8.
Есть и еще ряд факторов. Костяк элиты и в Башкирии, и в Татарии составляли «деревенские», и это управленчески правильно (основа социума обоих республик - традиционное общество, «городские» интеллигенты все проболтают и промотают гораздо быстрее). Но у татар (а РТ - автономия этнократическая, в отличие от РБ) в распоряжении был также куда более мощный, чем у башкир, слой татарской городской интеллигенции. А она тоже необходима – и для управления современным обществом и, что особенно важно, для коммуникации с Москвой. И Шаймиев лучше понимал ее необходимость и умел с ней работать (держа, конечно, в жесткой узде и рамках), чем Рахимов со своей городской интеллигенцией, вдобавок объективно куда более слабой, даже количественно.
Тем более это касается не башкирской, а башкортостанской, так сказать, интеллигенции в целом – она национально разнородна, идейно расколота и антагонистична, в том числе башкирская и татарская РБ - именно по своим национальным проектам. В РТ, напротив, как только было достигнуто прочное доминирование татарской интеллигенции в рамках РТ, статусно-ролевая борьба внутри нее в структурном масштабе прекратилась, и вся интеллигенция и бюрократия РТ, уже вне зависимости от этнонациональной принадлежности, была встроена в единую управляющую систему.
9.
Из субъективных факторов безусловно значим и личностный момент. Муртаза Рахимов из мощной, но все же менее сильной при СССР страты: производственная номенклатура, «красные директора». Он Башкортостаном управлял, грубо говоря, как большим заводом. Это неплохо, - могло быть куда хуже. Но со временем этого оказалось недостаточно. А Шаймиев - глава обкома Татарии. Он уже готов к должности лидера. Он правил республикой как республикой, а не как заводом. Т.е. не железом, а людьми. А уж они - заводами.
Например, Муртаза Губайдуллович слабо оценивал значимость информационной сферы. Что в информационную эпоху чревато большими проблемами и для управляющего, и для управляемых. И проблемы эти не замедлили явиться.
А Шаймиев эту сферу понимал (партийная школа!) и работал в ней – при этом ничуть не уступая коллеге и в аппаратных играх федерального масштаба.
10.
И, наконец, главное. Сравнивать можно РБ при Рахимове и РТ при Шаймиеве. Сравнивать РБ при Хамитове и РТ при Минниханове в этом смысле некорректно. Отношение в местных элитах к этим лидерам, как бы корректнее сказать, разное. По отношению к критерию, предложенному Хайбуллиным, ситуации противоположны: режим Минниханова символизирует вектор преемственности, Хамитова – пока, к сожалению, напротив, консервацию раскола элит.
После выборов в республиканское Госсобрание-Курултай власти РБ стали демонстрировать символические шаги к примирению: усиление этнического представительства башкир в Курултае, широкое празднование Дня Республики как «главного праздника Башкортостана», экстравагантные заявления советника Р.З.Хамитова – Андрея Назарова о намерениях спонсировать в Уфе памятник А.-З.Валиди и т.д. (Более серьезным шагом является назначение экс-сенатора Рудика Искужина, человека уважаемого и в башкирских и в московских деловых и политических кругах, и известного своим умением решать конфликтные вопросы, советником президента РБ). Но поскольку подобных нетвердых шагов было немало и три года назад, пока этих мер самих по себе вряд ли достаточно.
Векторы развития этих республик – соответственно, тоже различны. На фоне слов и действий Рустема Минниханова по лоббированию гигантских средств в Универсиаду показательны слова его коллеги, Рустэма Хамитова: «когда к нам приедут тысячи гостей, они увидят, что здесь живут нормальные люди, здесь хорошая цивилизованная жизнь, симпатичный город. После этого будет всплеск инвестиций. Мы специально ничего не строим. Вы сами видите, что осталось меньше двух лет до проведения этих саммитов». Комментарии, мне кажется, излишни.
11.
Но все это – обстоятельства, заданные более высоким уровнем власти, нежели доступные воздействию местных элит и тем более нас, простых граждан.
Поэтому главный вывод из изложенного очевиден и совпадает с посылом А.Хайбуллина, как я его понял: всему обществу РБ следует искать возможности диалога вне зависимости от этих, не нами заданных параметров. По критериям, важным не для «них», не для «верхов», а для нас. Следует изживать мелочно-мстительную и бесплодную логику проскрипционных списков: «Кто не с нами, тот против нас!» Кстати, эту логику усиленно внедряют те же провокаторы, что приняли эпатажно яркое, «гапонское» участие в оформлении прошлого номенклатурного переворота. Впрочем, об этом, возможно, попозже – если указанное явление продолжится.
Ситуация в РБ с этой точки зрения настолько сложная, что остается, наоборот, только спешно и внимательно выстраивать диалог – пока еще есть время строить новую субъектность республиканских элит – и республики в целом. Потому, что все эти «элиты», со всеми своими склоками, сами давно превращаются из субъекта, актора, в беспомощный объект для чужих манипуляций и влияния. А главное, с ними – сам Башкортостан. Критерием должна стать не принадлежность к «старому» или «новому» режиму (тем более, что это понятия весьма относительные), а именно польза, которую приносит, желает и способен принести конкретный актор. Не режиму, - режимы, как мы видели, приходят и уходят, - а Республике Башкортостан. В конкретных делах. Но не быть при этом всеядными, не наступать на те же грабли, привечая лизоблюдов и провокаторов. Служить делу, а не лицам. И только на этой основе строить внутриреспубликанский диалог на всех уровнях.
Карагай, РБ21
Две республики - непохожие крылья
Раздел: Политика | Просмотры: 36570 | Комментарии: 143