Во главе движения – медицинские работники, социальная активность которых в последнее время постоянно возрастает, так что можно уже говорить о хроническом недовольстве врачей. Но отчего они взбунтовались?

В медицине есть жесткое правило: надо лечить не болезнь, а больного. Если продолжить эту максиму, то реформы в здравоохранении должны вызывать у населения понимание и одобрение. Именно так происходило в СССР, где перманентное улучшение качества медицинского обслуживания привело к стойкому мифу о том, что советское здравоохранение является лучшим в мире.

Однако нынешние реформы переворачивают прежние представления. Ропот идет по всей стране. Количество лечебных учреждений уже сократилось на 15%. Естественно, возрос объем платных услуг — на 31%. Авторитетные доктора взывают: скоро российское здравоохранение не сможет реанимировать никакой консилиум.

Но почему врачи и простые граждане от новаций в ужасе, а чиновники — в восторге? Ответ простой: реформу придумали и проводят не медики, а экономисты. Как и в случае с реформой образования, во главе управленческой революции стоит Высшая школа экономики. Образование уже пошло под откос. На очереди – здравоохранение.

Экономисты ориентируются не на здоровье граждан, а на экономические показатели. Когда-то считалось, что медицина прежде всего должна заботиться о качестве жизни пациентов. Но это — пережитки прошлого.

Впрочем, пациенты – расходный материал, который приговорен к безмолвию. А вот социальные протесты врачей, обеспокоенных будущим медицины, — новое явление в России. Некоторые решения о закрытии больниц не поддаются здравой логике. Например, как в случае с диагностическим клиническим центром №1 в Беляево, который был с великой помпой открыт в 1987 году будущим президентом России Ельциным и министром Чазовым. Недавно центр получил международную премию за самый большой объем амбулаторной помощи в Европе – полторы тысячи человек в день. ДКЦ обслуживает три округа с населением в 3 миллиона человек и заслужил отличную репутацию. Теперь ДКЦ №1 закрывают, а 1500 квалифицированных сотрудников увольняют. Что будет с уникальным оборудованием, которым оснащен центр, никого не волнует. Еще меньше интереса вызывают судьба врачей и здоровье пациентов.

Подобных примеров – море. Особенно остро стоит вопрос с радикальным сокращением коечного фонда. Общее число больничных коек в России уменьшилось на 5%, а в некоторых регионах — на 20%. Организаторы здравоохранения, отмахиваясь от критики, ссылаются на Европу, где, дескать, коек меньше, а больных выписывают из стационара быстрее, чем в России. Но это лукавая статистика, жонглирование цифрами в надежде на доверчивость оппонента.

Возьмем болезни сердечно-сосудистой системы, которые во всем мире дают наибольший объем госпитализаций. В России по этой причине ежегодно оказываются в больницах 37 человек на тысячу населения, в Германии — 36. Однако показатель смертности от сердечно-сосудистых заболеваний в России почти в 3 раза выше, чем в Германии: 620 смертей на 100 тысяч населения против 197. Вывод однозначный: при равных объемах госпитализации потребность в медицинской помощи в России выше.

Подобная картина с онкологическими заболеваниями, где показатель госпитализации в России в 2 раза меньше, чем в Германии. Если признать, что старые страны ЕС – образец для подражания, то в российских онкологических стационарах не хватает 16% коек. Преждевременная смертность от сердечно-сосудистых заболеваний в России в 5 раз выше, чем в Европе. Показатель для онкологии — выше в 1,3 раза.

Если чиновники не лукавят, уверяя, что радеют о благе населения, то о каком же сокращении можно вести речь? Кстати, о себе чиновники побеспокоились — на днях принят Федеральный закон об особом статусе медицинского обслуживания государственных служащих. Кто-то легкомысленно скажет, что на фоне общих сокращений это циничный закон, но ведь отечество должно беспокоиться о лучших гражданах.

Еще один принцип реформы — сокращение пребывания в стационаре. Эксперты ВШЭ автоматически переносят европейский опыт на российскую почву.

Сейчас в среднем пациент находится в больнице 12 дней, а надо – всего 5-6 дней, как в Европе. Однако в зарубежных клиниках после активного лечения человека переводят на койки реабилитации, паллиативного лечения, сестринского ухода. Вы слышали о таком в России? Коек реабилитации и сестринского ухода у нас в 4 раза меньше, чем в ЕС, коек паллиативного ухода — в 15 раз. Проще говоря, у нас больной вынужденно лежит в больнице дольше, потому что иначе ему невозможно обеспечить нормальный уход. Если человека выставить за дверь, экономисты облегченно вздохнут, но лечение пойдет насмарку.

А как же, спросите вы, армия участковых врачей? Почему бы не поручить им амбулаторное выхаживание выписанных пациентов? На это и рассчитывают экономисты. Но реальность такова, что уже сегодня нехватка участковых терапевтов и педиатров составляет в России 40% от минимального норматива.

Даже при том, что средний коэффициент совместительства достиг 1,5, врач в поликлинике не справляется с потоком больных и работает с немыслимыми перегрузками. Неужели участковый врач сможет обслуживать еще и койки дневного стационара, как рекомендуют дорожные карты реформаторов?

Врач — живой человек. Его невозможно, как бормашину, эксплуатировать в три смены. И никакое повышение зарплат не поможет. Наверняка продолжится отток врачей из поликлиник. За 2 года количество участковых терапевтов в России сократилось на 8%. Если реформа пойдет прежней дорогой, участковый терапевт станет такой же редкой профессией, как космонавт или летчик-испытатель. Только вряд ли это тревожит экономистов, которые в 1990-е годы уже обрушили некогда процветавшие отрасли. Аргумент был все тот же – слепое копирование чужого опыта.

Что касается экономики здравоохранения, то самым главным и ключевым мне кажется простой параметр – расходы государства на здоровье граждан. В России такие затраты на душу населения составляют $900 в год. Не будем сравнивать себя с процветающими странами Европы. Но даже в Польше, Словакии и Венгрии на медицинское обслуживание каждого гражданина государство тратит не менее $3 тысяч в год. В итоге, к примеру, высокотехнологичных операций проводится в 5-7 раз больше, чем в России.

Может быть, от этой цифры и надо плясать? И уже потом, достигнув этого показателя, думать об оптимизации и экономии?

Сергей Лесков, Росбалт
Оригинал публикации

Связанные темы и персоны

Уфа, РБ, Башкирия, Башкортостан, Митинг, Пикет