Рейтинг публикаций
Лучшие комментарии дня
Календарь новостей
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Лучшие комментарии недели
Лучшие комментарии месяца
Обсуждаемое за неделю
Обсуждаемое за месяц
Последние публикации
Сам уже в окопе, старый ...

Спикера Курултая Башкирии возмутило отсутствие очередей из желающих пойти на ...
  29.03.2023   40658    3123

Зря карлик ползал на ...

Главные заявления Владимира Путина и Си Цзиньпина по итогам переговоров в ...
  21.03.2023   28618    73

Военный преступник. ...

Международный уголовный суд (МУС), расположенный в Гааге, выдал ордер на арест ...
  17.03.2023   25371    69

Молодежь в гробу видала ...

Глава ВЦИОМ пожаловался, что новое поколение российской молодёжи ставит личное ...
  16.03.2023   31239    32

Пыня пошутил над холопами ...

Путин призвал судей защищать права и свободы россиян. Путин назвал эффективную ...
  14.02.2023   22893    273

Борьба дерьма с мочой ...

Сообщают о неком циркулярном письме министерства обороны, которое предложило ...
  12.02.2023   33509    22

Ублюдочный путинизм в ...

Министерство юстиции России включило в реестр иностранных агентов певицу ...
  11.02.2023   40378    33

Фильм о преступлениях ...

В декабре 2003 года в Башкирии совпали выборы в Госдуму и выборы президента ...
  15.01.2023   18753    252

Утилизация холопов, ...

Путин назвал положительной динамику военной спецоперации на Украине. Президент ...
  15.01.2023   35381    8

Подох этот, подохнет и ...

Сегодня, 11 января, так и не дожив до суда, скончался Муртаза Рахимов. Ему было ...
  12.01.2023   20728    80

Читаемое за месяц
Архив публикаций
Март 2023 (4)
Февраль 2023 (3)
Январь 2023 (5)
Декабрь 2022 (4)
Ноябрь 2022 (3)
Октябрь 2022 (1)

Александр Дугин и приход Путина к власти

  • Опубликовано: Егерь | 29.05.2017
    Раздел: Политика | Просмотры: 27304 | Комментарии: 10
0



Исследование о главном идеологическом феномене постсоветской России — евразийстве. Многолетний глава московского бюро газеты The Financial Times Чарльз Кловер написал объемное исследование о генезисе современного русского евразийства.

Александр Дугин и приход Путина к власти


Кловер трактует его однозначно: это практически государственная идеология путинской России. Хотя автор и начинает свое исследование с подробного рассказа об отце геополитики Хэлфорде Маккиндере и создателе евзразийства Льве Гумилеве, в центре книги — Александр Дугин. «Черный ветер, белый снег» — это книга, написанная иностранцем на сугубо русскую тему. Из-за такого взгляда со стороны многие вещи для российских читателей предстанут в новом свете. Так Дугин оказывается не столько мракобесом и пропагандистом войны, сколько единственным респектабельным российским гуманитарным мыслителем и создателем оригинальной системы геополитического мировидения.

Открытая Россия с разрешения издательства Phantom Press публикует отрывок из книги Чарльза Кловера «Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи».

С публикацией книги и уходом из НБП (ныне запрещенной организации — прим. Открытая Россия) перед Дугиным открылось множество дверей. В 1998 году его пригласили на радиопередачу вместе с Геннадием Селезневым, тогдашним спикером Думы. Позже Селезнев предложил Дугину должность советника.

Этот плотного сложения человек, в прошлом главный редактор газеты «Правда», неустанно пытался отстранить Зюганова от руководства Коммунистической партией, но в итоге сам был исключен в 2002 году. Дугин, все еще обиженный на Зюганова, присвоившего его идеи, с удовольствием согласился работать на его главного соперника: «Я поддерживал Селезнева главным образом назло Зюганову». Селезнев ценил Дугина преимущественно как «консультанта по общественному мнению», но также видел в нем средство укрепить свою репутацию патриота и националиста в стремительно надвигавшейся постельцинской эпохе.

Селезнев открыл перед Дугиным множество новых дверей. Александр Таранцев, глава концерна «Русское золото», который контролировал почти все рынки Москвы, предложил профинансировать новое издание «Основ», и Дугин охотно согласился. Таранцев сделал состояние на недвижимости, обзавелся женой-супермоделью, полным гардеробом модной одежды, бронированным «мерседесом». Дверь в его офис также была укреплена, в ней остались метки от пуль — в 1997 году Таранцева пытались убить. Этот решительный и грозный человек возглавлял печально известную ореховскую ОПГ (согласно показаниям трех убийц, осужденных в 2008 году, — сам Таранцев, разумеется, все отрицал).

Еще одним экспонатом в пестрой галерее спонсоров и «контактов» Дугина стал радикальный еврейский националист Авигдор Эскин, который в 1979 году эмигрировал из СССР в Израиль и там одним из первых примкнул к экстремистскому движению «Ках». Эскина объединял с Дугиным интерес к каббале, на это древнееврейское эзотерическое учение Дугин наткнулся, когда погрузился в изучение традиционных религий, кроме того, оба они принадлежали к крайне правому политическому крылу. Эскин прославился, когда после «Соглашения в Осло» с Ясиром Арафатом наложил на премьер-министра Израиля Ицхака Рабина каббалистическое проклятие смерти, «огненный бич» («пульса-де-нура» по-арамейски). Считается, что проклятие должно подействовать через 30 дней. На 32-й день Рабин был убит Игалем Амиром. В 1997 году Эскин был приговорен к четырем месяцам тюремного заключения за подстрекательство.

После отбытия срока он появился в Москве, и они с Дугиным подружились — странное сближение радикального сиониста и автора только что опубликованной книги о новой «оси» с участием Германии и Японии. Дугин приглашал Эскина на различные публичные мероприятия, они вместе появлялись в дискуссиях, в итоге Дугин даже предоставил Авигдору место в центральном комитете Евразийской партии, которую он создал в 2001 году (партия просуществовала недолго). Эскин считал, что он служит Дугину прикрытием от обвинений в антисемитизме: Дугин решил избавиться от имиджа экстремиста и предстать столпом истеблишмента.

Но главным «подарком Эскина» стало для Дугина знакомство с Михаилом Гаглоевым, богатым южноосетинским банкиром, другом Эскина, который на протяжении следующего десятилетия спонсировал многие политические затеи Дугина. Деловые интересы Гаглоева сосредоточивались в основном на московском футбольном клубе ЦСКА, он также играл ключевую роль в «бизнес-группе», неформально именуемой «Лужники», по названию главного стадиона столицы, на котором играл ЦСКА. Вывеской для этой группы, в которую входили бывший украинский гангстер Евгений Гинер и вице-спикер российского парламента Александр Бабаков, служила зарегистрированная на Нормандских островах, под юрисдикцией Великобритании, компания Bluecastle Enterprises. Все транзакции этой компании проходили через принадлежавший Гаглоеву «Темпбанк».

То есть в тот самый момент, когда Дугин начал сближаться с мейнстримом, он убедился, что мейнстрим — в том виде, в каком он имелся в России, — движется навстречу ему. По правде говоря, сама концепция «мейнстрима» была полностью пересмотрена на исходе одного из самых деструктивных десятилетий в истории России.

Престиж политического истеблишмента упал до небывало низкой отметки. Резко снизилась рождаемость, и столь же резко возросла смертность: в результате экономических реформ значительная часть населения обнищала. Первая чеченская война, закончившаяся в 1996 году перемирием, по условиям которого правительство мятежной республики осталось у власти, наглядно продемонстрировала слабость российского государства, а обвал рубля в 1998 году убил всякую веру в либеральную модель общества, в точности как очереди и дефицит 1970–1980-х годов убили веру в коммунизм. Никаких даже отдаленных признаков консенсуса не обнаруживалось в обществе, разрушаемом потрясениями и катастрофами. Казалось, верх берут центробежные силы, и они вновь, как на исходе предыдущего десятилетия, будут решать судьбу страны.



Если в нормальные времена Кремль связывал культурную и общественную сферы жизни, то на исходе ельцинской эпохи исполнительная власть сделалась маргинальной, ею пренебрегали, она в лучшем случае была одной из сил во все более пестрой картине кланов, борющихся за господство. Складывалась феодальная система частных охранных служб и коллекторов; организованная преступность проникала повсюду; на огромном пространстве, растянувшемся на 11 часовых поясов, губернаторы и директора провинциальных заводов, уверенные, что до них центральная власть не доберется, пренебрегали приказами Москвы и полностью перешли на самоуправление. Когда же в 1996 году Ельцин был переизбран, Кремль, по сути дела, захватили семеро очень богатых бизнесменов, которые и помогли президенту удержаться во власти. Они сколотили огромные состояния благодаря залоговым аукционам, где по дешевке распродавалось государственное имущество, и их стали называть «олигархами», поскольку они умело контролировали и экономику, и исполнительную власть.

В литературе и журналистике того периода прослеживается постоянная тема: мечта об уходе от прогнившей, сосредоточенной на своих проблемах городской интеллигенции к деревенской, традиционной, неиспорченной русской жизни. Со времен Достоевского, с 1860-х годов, концепция «русскости» не удостаивалась такого внимания официальной культуры. В 1996 году был даже создан комитет по изучению «национальной идеи» (не слишком в этом преуспевший). Русских призывали воспрянуть духом и вновь гордиться своим загадочным народом, огромными пространствами, а космополитические ценности горожан приравнивались к трусости и предательству. Москва 1990-х напоминала чеховскую пьесу «навыворот»: не городская буржуазия вторгается в усадебную идиллию русской аристократии, а провинциальные стальные короли, западносибирские нефтяные бароны, оптовые торговцы консервами из Краснодара и Тюмени захватывают столицу, вытесняя интеллигентских снобов из обжитого центра Москвы. Их традиционное место на социальной лестнице постепенно захватывали богатые провинциалы с ограниченным мировоззрением и неограниченными средствами.

Интеллигенция, чьим долгом с XIX века была критика установившихся порядков, стала основной силой, добившейся краха коммунизма, но с крахом коммунизма исчезло влияние самих интеллигентов. В новом мире, где все решали деньги, не было места для идей. Ученые вынуждены были работать в нищенских условиях или эмигрировать, писатели, обладавшие прежде непререкаемым моральным авторитетом, продавали теперь свои услуги тому, кто больше даст, — и это «больше» было не слишком большим.

Для Дугина, как и для большинства интеллектуалов этого призыва, поиск богатого покровителя был уже вполне общепринятой нормой. Как выразился Эскин, «у любого российского интеллектуала имеется своя цена». Многие недавно разбогатевшие россияне сочли полезным держать при себе парочку интеллектуалов, это возвышало их над заурядными, не видящими дальше своего носа провинциальными плутократами. Дугин, с его опытом существования в столичной богеме, не страдал провинциальной застенчивостью и легко преодолевал присущее москвичам высокомерие. С новым покровителем он был неизменно вежлив, хотя было заметно, что едва Гаглоев разговорится на публике, как Дугин ловко меняет тему.

Коррумпированность и коммерциализация интеллигенции, обзаведшейся клиентами среди «новых русских», стала основной мишенью для самого уморительного из российских сатириков Виктора Пелевина. В замечательном романе «Generation П» (1999) он рассказал историю рекламщика Вавилена Татарского, служебные обязанности которого заключались в переводе западной рекламы на язык «русского менталитета», — трудно было бы лучше изобразить всеобщую ошалелость от превращения страны в потребительский рай. Правда, с точки зрения среднего москвича, облик столицы не так уж изменился за несколько лет после падения коммунизма, разве что господствовавшие над городом символы советской власти (статуи Ленина, Маркса и Дзержинского) сменились огромными билбордами и рекламными растяжками. На берегу Москвы-реки вознесся, призрачно нависая над Кремлем, логотип «Мерседеса» — заключенный в круг знак, похожий на пацифик; на Пушкинской площади памятник великого автора «Евгения Онегина» померк на фоне гигантского синего логотипа «Нокии», укрепленного над золотыми арками «Макдоналдса».



«Generation П» превратилось в размышление о брендах, воплощающих новую официальную метафизику бывшего СССР, о западной культуре консьюмеризма и почти маниакальном увлечении ею в постсоветской России. Действие романа разворачивается на фоне упадка 1990-х годов, когда поколение Пелевина увидело, как «империя зла», в которой томились их родители, превращается в «банановую республику зла, которая импортирует бананы из Финляндии». Общество потребления подается как высокотехнологичный вариант тоталитарного контроля умов — на смену плохо работающему советскому авторитаризму пришло нечто более злобное и опасное. Если Михаил Булгаков высмеял советский литературный истеблишмент 1930-х годов в романе «Мастер и Маргарита», где по сталинской столице носятся Сатана и громадный кот с револьвером, то Пелевин изобразил Москву сюрреалистическим­ симулякром, состоящим из рекламы, клубного «оттягивания» с наркотиками и мифологии нового Вавилона, в которой шаманские глубины приписываются заурядным маркетинговым приемам.

Сюрреалистический ландшафт «Generation П» заполняло множество двойников реальных фигур, среди них — волшебник Фарсук Сейфуль-Фарсейкин. Он появляется в романе в роли малозаметного телекомментатора, но в итоге оказывается верховным жрецом оцифрованного мира новых СМИ, пиара и контроля мозгов. Ключ к «подлинной» личности Фарсейкина — «знаменитое пенсне», с которым он никогда не расстается. Для знатоков пелевинской Москвы было очевидно: человек в пенсне — не кто иной, как кремлевский политтехнолог Глеб Павловский. Этому человеку, пародируемому в романе Пелевина, Россия более, чем кому‑либо другому, обязана своим постмодернистским симулякром политики.

Павловский — несомненно, уникально талантливый политический деятель — был причастен практически ко всем выборам с 1996 года. Более того, он давал понять — неважно, правда ли это, хотя во многом и правда, — что стоит за всеми крупными интригами той эпохи. Я никогда не видел на нем пенсне, но сдвинутые на самый кончик носа очки всегда присутствовали. Репутация тайного распорядителя кремлевского пиара утвердилась в 1996 году, когда он с небольшой группой «политтехнологов» осуществил немыслимое: добился переизбрания Бориса Ельцина на пост президента. Вскоре он поможет осуществить передачу власти Владимиру Путину.

Павловский — бывший диссидент, есть в нем темная, меланхолическая струна. Прежние знакомые считают, что его цинизм связан с мучительным опытом диссидентской поры: в 1974 году Павловский и несколько членов его диссидентского кружка в Одессе были арестованы КГБ за распространение антисоветской литературы. На допросе Павловский дал показания против своего товарища Вячеслава Игрунова. На суде он пытался отказаться от этих показаний, но в итоге был освобожден, а Игрунова поместили в психиатрическую больницу. Теперь Игрунов говорит, что никогда не держал на Павловского зла: «Он сделал ошибку, признал ее и пытался исправить. Да, он отправил меня за решетку, но я все равно бы туда попал». И все же знакомые считают, что это полупредательство сильно подействовало на Павловского: его идеализм переродился в инструмент блистательной манипуляции. «Кремль нуждался в людях, свободных от интеллигентских комплексов», — писала «Комсомольская правда».

В посвященной Павловскому статье 2001 года его успех приписывался «сочетанию здорового цинизма с редким умением ориентироваться в информационном пространстве». Создав Фонд эффективной политики, Павловский одним из первых начал применять политические коммуникации западного образца — опросы общественного мнения, количественные методы, телерекламу, адресную рассылку.



В 1996 году, когда Ельцин, судя по опросам, существенно отставал в предвыборной гонке, Павловскому поручили телепропаганду. Он провел «термоядерную», по его собственному определению, кампанию. Все телеканалы забрасывали аудиторию образами коммунистического лидера Зюганова, страшного фашиста, который вернет Россию в темные века. Демонстрировались документальные фильмы о сталинских лагерях, очереди за хлебом эпохи застоя, всеми силами обществу напоминали, что Советский Союз отнюдь не был радужным прошлым, каким он мог показаться после десятилетия рыночных реформ. Загадочным образом на государственном телевидении также замелькали группы неонацистов, зигующих с криком «Хайль Зюганов». Одновременно навязывался более позитивный образ Ельцина. Он даже сплясал на публике — нечто неслыханное для руководителя его ранга. Кремлевский аналитик Александр Ослон сравнил эту кампанию с сеансом массового гипноза. На выборах Ельцин победил, набрав 53 % голосов.

Так началась эра «политтехнологий» — применения политических инструментов и средств коммуникаций западного образца к отчасти авторитарному контексту России. Советский Союз управлялся идеологией и грубой силой, в 1996 году забрезжила возможность управлять постмодернистскими манипуляциями с помощью телевидения.

В 1997 году Павловский был уже одним из столпов кремлевского правления, «тайным советником и всемогущим магом, изрекающим предсказания и одетым в черное», как описывает его «Комсомольская правда». Он вошел в узкий круг ученых, бизнесменов и журналистов, управляющих общественным мнением, став неофициальным «военным советником» Ельцина. В 1997 году его влияние продолжало расти, и вскоре он прославился участием в одной из величайших политических манипуляций в российской истории с 1917 года.

Работая в Москве журналистом, я часто обращался к Глебу Павловскому с вопросами о кремлевской политике. Однажды я попросил рассказать, как осуществлялся уход Ельцина и наследование Путина, — я знал, что в этом он сыграл ведущую роль. «Мы знали, что Ельцину пора уходить, но как? — начал Павловский. — Если бы он просто взял и ушел, государство распалось бы».

Но дела шли все хуже, через несколько месяцев после избрания президент начал разваливаться. Уже в 1996 году понадобилось пятикратное шунтирование сердца, после чего поведение Ельцина становилось все более непредсказуемым. Он плохо держался на ногах, газеты то и дело писали о его очередной пьяной выходке, он стучал ложками по голове президента Киргизии, на обеде у папы Иоанна Павла II пил за «любовь к итальянкам», в 1997 году в Швеции пообещал сократить на треть ядерный потенциал России (потом его советникам пришлось это расхлебывать).

Гвоздь в гроб ельцинской эпохи забила Чечня — явное доказательство импотенции Кремля под управлением Ельцина и угрозы государственности чрезвычайно ослабленной России. Пять тысяч российских солдат погибли в двухлетней кампании, пытаясь восстановить контроль федеративного центра на Кавказе, но маленький горный народ продолжал наносить России поражение за поражением. Зимой 1996 года в приграничном Хасавюрте Россия подписала мирный договор с мятежной Ичкерией.

Мало кого из простых россиян беспокоила потеря Чечни, напротив, люди только рады были положить конец страшной войне. Но патриотическая часть элиты и особенно офицеры видели в этих событиях угрозу самым основам нации. «Это был страшный удар, изменивший наше отношение к государству», — утверждал Павловский. По его словам, сразу после Хасавюрта и начались споры о преемнике Ельцина. Катастрофа в Чечне раз и навсегда рассорила Ельцина со значительной частью политического класса, особенно с элитой армии и госбезопасности, «силовиками»: «Существовала проблема и очень острая проблема того, что силовики, фактически, и ФСБ, и армия, оказались вне государства и фактически стали неконтролируемы вообще... там шла криминализация, это была очень опасная ситуация, надо было как‑то интегрировать опять силовые структуры в состав государственного аппарата».

Тем временем региональные власти все меньше прислушивались к федеральным. В 1998 году губернатор Красноярского края пригрозил взять под свой контроль расположенное на его территории стратегическое ядерное оружие, а глава Приморского края денонсировал соглашение о демаркации границ с Китаем. Президент Татарстана, крупнейшей мусульманской республики России, установил дипломатические отношения с Ираном и Ираком и предупредил: если Россия отправит на Балканы войска для поддержки сербов, они там столкнутся с «добровольцами» из мусульманских регионов России.

Распад происходил быстрее, чем удавалось латать дыры. В августе 1998 года, после шести месяцев галопирующей инфляции, когда вдобавок упали цены на нефть и в Азии разразился финансовый кризис, рубль рухнул, а с ним пропали и сбережения большей части населения. Судьба либерализма в России полностью зависела от того, сумеет ли он обеспечить населению благополучие. Как дефицит 1980-х годов дискредитировал коммунизм, так кризис 1998 года вполне убедительно доказывал, что модель рыночной демократии, пропагандировавшаяся Ельциным в 1990-е, тоже не годится. Российская либеральная утопия разбилась вдребезги. Нестабильный, разболтанный Ельцин стал символом слетевшей с катушек России. Было ясно, что ему пора уходить, но обставить его уход следовало очень осторожно, поясняет Павловский: «Значит, нужно создать такую ситуацию, построить так выборы, чтобы на них победил преемник Ельцина, удовлетворяющий двум условиям: он будет легитимен с точки зрения большинства населения, и в то же время будет своим для этого государства, а не его ликвидатором».



Иными словами, Ельцин не мог просто ввязаться в очередные выборы и надеяться на лучшее. Было ясно, что преемника нужно назначить заранее. Ельцин должен уйти, назвав человека, который пойдет на выборы с должности исполняющего обязанности президента, и первым актом во власти гарантирует Ельцину амнистию и безопасность. В Кремле это так и называли: операция «Преемник». Окружение постепенно убедило Ельцина, что ему лучше отречься. В последние годы второго срока Ельцина премьер-министры сменялись стремительно — Сергей Кириенко, Евгений Примаков, Сергей Степашин, наконец, Владимир Путин. «Мы подыскивали преемника, как режиссер актеров для фильма», — вспоминал Павловский.

При этом «режиссер» руководствовался целым рядом критериев. Для Ельцина главным требованием была лояльность, ему нужен был человек, который обеспечит защиту его близких и их интересов, никогда не поддастся общественному давлению и не отменит амнистию. Далее, по словам Павловского, подыскивали человека с опытом службы в армии или госбезопасности, это должно было гарантировать лояльность все более строптивых силовиков. Но главное, им требовался человек, способный победить на выборах. В поисках идеального кандидата Кремль прочесывал горы социологических данных, собранных Управлением по внутренней политике для отслеживания общественных настроений.

В конце 1998 года по запросу Кремля агентство «Имидж Контакт» провело опрос в 204 районах страны, охватив 350  000 респондентов. Событие осталось почти незамеченным, но это был явный сигнал, что начинается «кастинг» (как выразился Павловский) кандидатов в президенты. Самый масштабный на тот момент опрос в России показал, что подавляющее большинство электората хочет увидеть на будущих выборах кандидатов «с военной выправкой, кто мало говорит и действует решительно».

Один опрос, по словам Павловского, показался наиболее интересным. В мае 1999 года исследовательские центры «Ромир» и ВЦИОМ провели опрос со многими вариантами ответа: «За какого персонажа фильма вы бы проголосовали на ближайших президентских выборах?» Самыми популярными ответами были: за Жукова, маршала Красной армии в годы Великой Отечественной войны (его часто изображали в исторических фильмах), за Глеба Жеглова, жесткого следователя МУРа из сериала «Место встречи изменить нельзя», а на третьем месте оказался Штирлиц, герой чрезвычайно популярного сериала «Семнадцать мгновений весны», который впервые вышел на телеэкраны еще в 1973 году.

Стойкий, но гуманный Штирлиц — образец советского мужчины. Двенадцатисерийный фильм изображал подвиги этого вымышленного агента НКВД, внедрившегося в аппарат гестапо. Он раскрыл план американцев сорвать Ялтинский договор и заключить сепаратный мир с Гитлером, чтобы преградить СССР путь в Восточную Европу. Этот решительный, вдумчивый, патриотичный и мягкий в общении человек оказался прекрасной рекламной вывеской для оплатившего съемки сериала КГБ и моральным компасом для целого поколения советских людей. Теперь он оказался образцом президента.

Павловский утверждает, что результаты этого опроса особенно их заинтересовали, потому что в тот момент Кремль, работая над операцией «Преемник», выбирал из двух кандидатур силовиков — либо премьер-министр Степашин, в прошлом министр внутренних дел, либо Владимир Путин, подполковник КГБ, служивший в Дрездене, а теперь возглавлявший ФСБ. Казалось непростым делом «продать» избирателям человека из спецслужб, ведь это самая непопулярная структура в России, — но теперь все стало ясно: избиратели получат агента КГБ, работавшего в Германии. Так в коротком списке кандидатов осталось одно имя.

Знаки времени: Кремль, уклоняясь от реальной политики, правил с помощью политтехнологий, с помощью телевизионных образов, прямо как в романе Виктора Пелевина. Афоризм канадского мыслителя Маршалла Маклюэна «Медиа — это сообщение» из предмета безобидной болтовни на светском приеме превратился в убийственно серьезную аксиому государственного управления. 14 марта 2000 года, когда выборы закончились победой Путина, еженедельник «Коммерсант Власть» вышел с фотографией Штирлица в гестаповском мундире под заголовком: «Штирлиц — наш президент».

Кловер Ч. Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи / Пер. с англ. Любови Сумм — М.: Phantom Press, 2013.

Открытая Россия
Оригинал публикации








Связанные темы и персоны