И начали они утверждать нам бы Лепехина И.И., ну почти также, как относительно недавно бывший башбаши, стенался нам русского, русского бы надо в башбаши. Не послушали бывшего башбаши, и прислали из Москвы в республику главою Хамитова Р.З. Это дела политические, и не моего ума это дело.
Однако я всё же внял пожеланиям земляков и решил к Новому году представить отрывки из записок о путешествиях И.И.Лепехина по нашему краю. Как не порадеть землякам.
Хотя Табынск отвсюду окружен лесистыми горами, служащим убежищем разным хищным зверям, однако из табынских жителей мало к тому охочих. Сие упражнение остается около живущим башкирцам, которые, как и все другие степные народы, к звероловству весьма склонны. Они на такой предмет никаких хитростей не употребляют, но единственно полагаются на свое проворство и искусство в пускании стрел. Как скоро наступит зима или, просто говоря, выпадет первая пороша, то молодые башкирцы оставляют свои домы и отъезжают в леса далеко в своих дачах. Они разделяются на разные артели и семейством ходят за мелкими зверьками, как то, белками и летягами. Но если попадется им большой зверь, как например олень, лось, которые в горах не редки, то собираются большими артелями и гоняют иногда целую неделю за одним оленем, а убив, делят, и то на ровные части, так что нередко по небольшому куску мяса достается. Хотя такая добыча кажется быть маловажною а для некоторых, может быть, и смешною, ибо часто случается, что, долго гоняяся за зверем, заганивают своих лошадей; однако тот пусть их себе представит наподобие знатных богачей, которые для одного зайца немало денег, да может быть и здоровья теряют. Самоважнейшая охота или звероловство у башкирцев отправляется в Киргизской степи, куда они большими артелями с позволением Оренбургского губернского правления ездят, и тогда нередко между другою рухлядью пригоняют с собою табуны объезженных торпанов.
По приезде нашем в деревню Кутлугузина, нашли мы башкирцев в больших суетах, и как мы спрашивали тому причину, то они сказали нам, что завтрешний день готовятся к празднеству сабантюй, или сабанный праздник называемому. Хотя башкирцы еще по сие время очень худые и ленивые хлебопашцы, однако по соседству с русским и с ясашных татар селениями начинают вникать в хлебопашество, и всякий старается по крайней мере столько посеять хлеба, сколько для домашнего обихода потребно. Они наиболее сеют ячмень и овес, а озимовый хлеб для них за ненужный почитается.
Для посеву коноплей они также нарочито прилежны, ибо искусство их научило, что конопляный холст добротою своею много превосходит крапивный, какой их предки употребляли. Попечитель-ствующее Оренбургское правление о благосостоянии своей губернии разными поощрениями до того довело башкирцев, что они год от году рачительнее становятся к пашне, и может быть со временем столь же полезны быть могут обществу своим хлебопашеством, как например мещеряки и другие татары, если только мало помалу будут стараться отучивать их от кочевой жизни. Хотя башкирцы столько же соседственны с русскими около Табынска, однако более склонности имеют перенимать обряды у своих единоземцев, нежели у других, примером сабанного праздника.
Сабанное празднество прозвано от хлебопашенного орудия сабана потому, что оно торжествуется пред начинанием пашни. Торжество сие смешано с светскими и духовными обрядами и происходит следующим образом.
По вечеру сбираются из всей деревни молодые ребята на отбоорных верховых лошадях и, проехав всю деревню из конца в конец из околицы возвращаются, и пред каждым домом делают великий крик и стук до тех пор, пока хозяин дому такую отборную артель чем нибудь не наградит. По большей части наделяют их куринными яйцами. Собрав подворную пошлину, молодежь разъезжается по своим дворам, и по утру до солнечного всходу вся их артель выезжает на поле и, назначив немалое расстояние пускаются скакать во всю прыть. При въезде в деревню стоят обоего пола зрители, а в известном расстоянии от зрителей или молодой детина, или девка держит на шесте привязанный белый плат, вышитый по углам разноцветным шелком, который достается в награждение тому, кто всех на своей лошади перегонит и первый платок сорвет с древка. Хотя платок всегда бывает малоценный, однако победа почитается за великою, и приписывается немалая похвала победителю от зрителей общим восклицанием. Если же случится двоим прискакать вместе к назначенному месту и схватиться за плат, то должны они совершенное плата присвоение заслужить борьбою. Борьба у них бывает отменным образом. Они не берут друг друга за ворот, как русские борцы, но за кушаки и употребляют обыкновенные при борьбах ухватки. Хотя плат и недорогой, однако не всяк охотно пожелает и дешевую вещь подарить другому: то у них узаконено, чтобы на сабанном рыцарстве награждение сделано было руками той женщины, которая в деревне моложе всех замужем. По окончании рыцарства все деревенские жители сходятся в мечеть на молитву и просят бога о урожае хлеба; после чего общее бывает в деревне пиршество, а у молодых разные забавы, как то борьба, катание яйцами, качели и хороводы, а отпраздновав, принимаются за пашню.
Кош-Тау (Гора стана) называемою, ибо станом или кошевьем служило обитавшему Кубанскому хану. А кто были сии кубанцы, и в какое время, о том башкирцы сказать не могут, но все сие знают только из одного предания.
В одиннадцати верстах от Стерлитамакской пристани, по нагорному берегу реки Белой, видна последняя из высочайших гор близ Оренбургской дороги в Уфу, Тура-Тау (Городковая гора) прозываемая. Вышина ее смотря по небольшой отлогости, по которой на гору взойти можно, сажен ста с два составит.
Башкирцы к горе сей имеют особливое почтение и почитают ее за освященное место. В старину, по их сказкам, жительствовал на ней ногайский хан со своим семейством, а после служила она прибежищем богобоязливым и уединенным мусульманам, которых они угодниками называют. В сем уверял нас башкирец Исмак, который не последним чтецом и знатоком башкирских преданий почитается. Версты в полутора от сей горы находится низменный, однако обширный, курган, называемый Кызляр-Тау или Девичий курган. На оном кургане, по объявлению башкирскому, ногайский хан имел публичные увеселения и пиршества. За свято почитаемая башкирцами Тура-Тау принудила нас быть роскошными и возбуждать башкирскую неустрашимость вином, ибо никто из них на сию гору с нами идти не хотел, отговариваяся разными обетами, которыми они горе должны и которые еще не исполнены, ибо без исполнения обетов взлазить на гору никто не может, разве кто похочет сам себе быть злодеем. Сожалея о башкирском заблуждении, а паче думая, что они отговариваются только для трудного на гору всходу, старался я им показать, что от горы ничего воспоследовать не может, и что она никакого обету не заслуживает. Но башкирцы, будучи от природы честолюбивы, а особливо те, которые за знатков между ими почитаются, не очень весело слушали наши доводы, и наконец говорили, что не упоминая о книге чингиз, в которой много о сей горе писано, два домашние примера сказать довольно.
Один татарин, презирая сие освещенное место, и в возмездие башкирскому заблуждению на горе напакостил, но сия попытка даром ему не прошла, ибо весь его род в короткое время вымер. Мор начался с его сына, который, умирая, видел разных хищных зверей сходящих с горы и готовящихся терзать его тело и всего семейства. Другой, гоняясь за лисицею без всякого обету и в посмеяние забравшийся на гору, растерзан был пегим медведем. Между тем пары сивухи овладели башкирскими головами, и мы им повторяли что освещенная гора нимало на них досадовать не может. Они сие сделают в угодность нам, иначе и поневоле нас туда провожать должны будут. Не знаю действие ли вина или наши слова привели башкирское рассуждение в замешательство, и казалися они быть охотными к провожанию нас на гору. Как вышина, так и крутизна горы, принуждала нас раз до пятнадцати отдыхать, пока добралися до ее вершины, где увидели пространную овалистую площадь, так что до сотни башкирских домов на ней поместить можно. С западной стороны гора гораздо отложе, и виден на ней как бы взъезд, которой башкирцы еще старине приписывают и уверяют, что сей взъезд еще от времен ханских остался. Против самого входа на горе находятся остатки низменного вала, который по-видимому для защищения сего удобного входу был сделан. Впрочем на сей горе не видно никаких других остатков древности. С прочих сторон гора чрезмерно утесиста. Обнаженный горы верх устлан был особливым родом можжевельника, который у нас казацкою можухою, а башкирцы артыш агачи называют. Сие растение открыло нам другое башкирское заблуждение. Мы были на конце горы, как рвали сие произрастение. Один башкирец, который казался нам наиболее усердствующим, бежа к нам по горе делал всевозможные знаки, дабы мы его тут пождали (ибо бывший тогда сильный ветер и дождь голосу его не допускали до ушей наших) и, прибежав, спрашивал, на какую мы потребу ломаем сучья артыш агачи и с каким обетами? Но как мы ему сказали, что мы берем его только для любопытства и не видим никакой причины делать обеты, то он нам отвечал с выговорами, что мы их принудили войти на гору против их воли, притом делаем другое преступление, что берем с горы дерево без всякой надобности и без всякого обета, ибо сие им даром пройти не может. Не знаю по суеверию ли своему слова сии произносил башкирец или в надеянии, что мы на горе оставим какую нибудь дань, ибо башкирец и за малою вещию взлесть на гору не поленится, однако мы после спроведали и были самовидцами, что можжевельник не только от башкирцев, но и от всех татар вообще почитается деревом, одаренным силою, изгонять из домов нечистые духи, как то всяк сие суеверие в татарских домах приметить может.
Башкирцы, стараяся более оказать нам свои услуги, не скрыли и того, что они за самоважнейшее в сей горе почитали. Они доказывали нам, что посреди утесистого северного горы бока находится пещера, в которой погребены сокровища ногайского хана, привезенные на двух верблюдах, состоящие из чистого золота и серебра, которые закляты были одним не знаю каким то мусульманским угодником, и которых никто из них не только достать, но и видеть не может. Хотя слова их совершенная была ложь, однако любопытство побудило нас осмотреть сие место, не в надежде получить мнимое ханское богатство, но осмотреть пещеру. С верху горы почти по прямому утесу должно было нам спускаться сажен до пятидесяти. Башкирцы, привыкшие лазить по горам как сайги, спускалися передом и в осыпавшемся камне делали нам ступени, но сильный ветер, дождь и обманчивый камень, нередко принуждали нас о предприятии раскаиваться, а некоторых может быть и в самом деле приносить обеты, однако наконец добралися мы до славной ханской пещеры, которая только снаружи сажен на пять отверстие имела, а прочее все пространство завалено было кабанами отпавшего камня так, что никоим образом далее пробраться было не можно, и труд наш единственно и рожден был защитою от сильного дождя, который мы в ней просидели. От сей печурки до подошвы горы не с меньшим затруднением и опасностью принуждены были мы спускаться, ибо по прежней дороге вверх взлезть дело было невозможное.
Оставя чудесную башкирскую гору, поворотили к реке Белой и были почти на половине дороги, как попалися нам башкирские похороны. Напереди ехали трое башкирцев с топорами и лопатами, повидимому, для копания могилы. Расстоянием сажен ста на два ехал верхом мулла, а за ним везли покойника. Он лежал на лубке и обшит был холстом. Лубок висел на двух веревочных петлях, соединенных поперечною веревкою, сквозь которую продет был шест, и концы оного лежали на передних сделанных луках двух верховых рядом ведущих башкирцев, межу коими покойник как в зыбке качался. За покойником ехали провожающие сродники и ближние все верхами. Таким образом отправляются у башкирцев похороны, когда они от своих деревень откочевывают. К вечеру приехали мы в башкирскую деревню Кусяткулову, которая лежит при речке Тайрюк, впадающей в Белую, где и ночевали.
В сию ночь башкирцы в деревне имели мало покою, ибо они намерены были поутру из деревни своей откочевывать. Мне надобно сказать о их откочевке.
Башкирцев можно почесть межеумками между дикими и градо-любивыми народами. Суровость зимы, глубокие снеги и сильные бураны принуждают башкирцев по обыкновению других татар препровождать зиму в деревнях и в деревянных худохиженных дворах, где они так же малолетной скот и езжалых лошадей содержат, а прочая скотина шатается чрез всю зиму в поле. Недостаток прошедшего лета в травах, а особливо между башкирцами, показывал печальные остатки, ибо они, будучи и без того худые сенокосцы, малорослое сено горбушами, которые у них в обыкновении, косить не могли, и большую часть зимы принуждены были содержать свой скот молодым илемником, которого кору скот гложа пробавлялся, однако не без ущербу хозяина, ибо зима многого им стоила скота, да и немалая часть выведена лесу. Все башкирские деревни наполнены были кострами обглоданного илемника.
Лучшее время башкирцы препровождают в степях, горах и лесах, в нарочитом расстоянии от своих домов, нередко верст за сто отходят. И тогда они имеют отменный род жизни, согласующий с их кочеваньем, ибо летом питаются единственно молоком, изредка животными, а хлеба совсем не знают.
Тогда держут при себе весь свой скот и с ним с места на место перекочевывают, оставляя ближайшие поля к своим зимовьям невредимы для осеннего сенокоса. Живут в войлочных юртах, как калмыки, а бедные от перемен воздуха берестяными шалашами защищаются. Но прежде, нежели начинают они свое кочевое житье, управляют все домашние деревенские надобности, как то, скот, около деревни хлеба небольшое число, закрывают свои в лесах борти, валяют войлоки и кожевничают. Бортевой присмотр должны иметь мужчины, а прочая домашняя работа отправляется женщинами: они у них портняжат, сапожничают, кожевничают и валяют войлоки. Кожевничество их от всех кожевных выделок отменно.
Снятую сырую кожу, разослав на солнце, натягивают сколько можно со всех сторон и прикрепляют небольшими колышками. Натянув, соскабливают шерсть обломком горбуши, вделанным в дерево наподобие скобели, и держут кожу до тех пор, пока она высохнет и берегут по большей части до весны.
Весною кладут их в коптелки, которые так делаются. Вырывают погреб, от которого под землею проводится ров, длиною аршина на два с отдушиною к поверхности. Отверстие погреба покрывают лубяным бездонным коробом, которого основание отовсюду осыпают землею. В короб и в отверстие погреба протягивают веревки или кладут жердочки, на которые вешают высушенные кожи.
В отдушину сыплют гнилушки дерева, которые, зажегши, отдушину затыкают, дабы дым чрез канал проходил в погреб, и кожи всегда в дыму находилися. Такое беспрерывное курение продолжают они недели три, а иногда и менее, смотря по толстоте кожи, по прошествии которого времени кожа у них совсем из дела выходит. Из так приготовленной кожи делают они себе не только обувь, но и всю домашнюю утварь, как-то: ведра, кадушки и бутылки. В бутылки их, турсуками называемые, входит от одного ведра до двух и более, и делаются по большой части из цельной кожи, выключая дно, которое пришивается. На такой конец сдирают они с коров и лошадей кожу, не распарывая на передних ногах от колена до передней части лядвеи, и так получают сулейную фигуру целой кожи. Хотя башкирцы про свой обиход довольно сеют коноплей и которая весьма удачно у них родятся, однако на чеботарство свое и на шитье утвари ниток никогда не употребляют, ибо вместо ниток служат у них жилы, отчего обувь у них бывает носка и почти никогда не подпарывается.
При откочевке из деревни башкирцев случилося нам приметить их нерадение в содержаниях домашних птиц. Некоторые из них имеют кур и гусей, однако откочевывая всегда их покидают в своих зимовьях на собственное пропитание и довольствуются тем, что в осень застать могут. Сие делают они по-видимому, для приманы хищных птиц, как-то: ястребов, орлов и соколов, к которым они великую имеют склонность, и можно им отдать справедливость, что они как в разборе, так и в содержании сих птиц никакому обученному помытчику не уступят. Орлы им потребны для стрел, на которые они употребляют крыльные и хвостовые перья, выключая беркутов, которых башкирцы для ловления зверей, как-то: лисиц, зайцев и волков употребляют.
Башкирцы живут между горами и будучи отвсюду окружены заводами, имеют так же немалую склонность в приискивании руд, однако редко обыскные ими руды объявляют по причине некоторых иногда случающихся притеснений от заводчиков, и рудоискатели нередко принуждены бывают от своих земляков разные сносить угрозы, а временем и побои, но не большое воздаяние все претерпенное вскоре забывать их принуждает. Можно по справедливости об них сказать, что медные и железные заводы в Урале так же и выгодные к тому места по большей части башкирцам долженствуют. В деревне Кусяткуловой двое таких пристали к нам рудоискателей, которые обещали золотые горы. Хотя мы нередко в нашем зимовье обмануты были башкирскими обещаниями, ибо башкирцам все то кажется истинным золотом и серебром, что в их глазах блестит, и что мы попросту кошачьим золотом называем, однако, следуя пословице, ничего не презирай, поехали с башкирцами на золотую гору. Она составляла берег реки Белой в пяти верстах от вышепомянутой деревни и называлась Кызлы Яр (Красный яр). Башкирцы без всяких орудий много накопали нам своего золота, которое состояло в белом колчедане.
Оставя берег реки Белой, поехали на башкирскую деревню, Сайтак прозываемую. Тут нашли мы башкирцев уже выступивших в свое кочевье при небольшой речке, Беляк называемой. Они, переменив образ жития, казалися нам быть и отменны в нравах. Кумыс, который они в кочевке пить начинают, сделал их суровыми и неразговорчивыми, так что мы принуждены были всякую употребить ласку, дабы получить нужное к продолжению пути. Но ласковость наша малою служила подпорою, и, видя себя принужденными дать на них ударной окрик, в скором времени все получили, ибо башкирцы, отдаленные от больших дорог, превратное имеют понятие о ездоках и тех почитают за неложных и по праву ездящих, которые с ними суровее обходятся. Шумность их умножала наша подорожная, которая хотя была и с татарским переводом, однако не имела узлов, ибо, по редкости в Башкирии чтецов, на подорожной припечатывается веревочка со столькими узлами, сколько кому подвод давать определено; и сии узелки у башкирцев гораздо важнее почитаются, нежели все скрепы губернаторские и воеводские.
В сторону от сей деревни верстах в 30 заведена башкирская деревня Хазина, стоящая при весьма быстрой речке, Бергамет называемой, впадающей в реку Тюйбамаш. Она тем достойна примечания кажется, что в хребте гор, деревню окружающих, прозываемых Тирмен-Тау, была достойная осмотру пещера. В оную деревню приехали мы после обеда и хотя застали башкирцев еще не откочевавших, однако не без труда было к тому их склонить, чтобы показали проход в оную, ибо они не знаю за какую-то важность почли сей осмотр и опасалися привязок. Случившийся тогда в башкирской деревне сотник, который служа часто на линии много порусел, первый согласился быть нашим вожатым, ему и многие последовали. И так мы поехали к пещере, как на приступ, с башкирцами, вооруженными сайдаками.
Один сотник был нашим вожатым, а прочие башкирцы для шуму, который в горе был слышан, ни за что с нами идти туда не хотели.
Оставя Воскресенской завод, 20 числа в вечеру приехали мы в кочевку деревни башкирской Буляк, прозываемой от старшины Буляка, в 50 верстах от заводу находящуюся. Старшина принял нас весьма ласково, и едва мы только успели взойти в его юрту, как она наполнилася множеством башкирцев.
Всякий из них допытывался узнать истинную причину нашего приезда. Мы рассказывая им чрез толмача (ибо башкирцы изредка говорят по-русски), приметили в них некоторое сумнение, и чтобы тем более их уверить, что мы им правду сказываем, дали им прочитать Оренбургской губернской канцелярии указ с татарским переводом. Оный не только возбудил в башкирцах совершенную к нам доверенность, но и почитание. Старейшие из них, взяв указ и присевши на цыпках, клали себе на голову, показывая тем совершенное к указам послушанию и подобострастие. При сем случае упомяну я в удовольствие читателю о их разделении и порядках.
Главнейшее их расписание по волостям и по дорогам учинено господином статским советником Рычковым в его «Оренбургской топографии». Но я скажу только о внутреннем их разделении. Первейшая особа между башкирцами называется старшина. Каждая волость имеет их не равное число, и каждому старшине подвластно некоторое число домов. Он разбирает между ними дела небольшой важности и имеет право их наказывать. В его же ведомстве состоит порядок в наряде на линейную службу башкирцев или для какой чрезвычайности в особливые посылки. Они так же главное имеют председание в шерагатах* предводительствуют башкирцами в партиях, на их имена присылаются из правительств указы: почему они между своим народом в почтении, и от оного кроме чести некоторые имеют доходы, ибо пастух всегда питается от стада. Старшинские чины получают они по определению Оренбургской губернской канцелярии, и по большой части по народному желанию.
* - Шерегат называется у них некоторый род суда, по которому двое тяжущиеся выбирают себе судьями из своих башкирцев по ровному числу, однако всякий шерегат должен быть уполномочен или от губернской, или от провинциальной канцелярии. Шерегатный приговор почитается у них за свято и сходствует с нашим так называемым тройственным или третьячим судом.
Под старшиною занимает место старшинский помощник, который некоторою управляет частию, и в случае междустаршинства первое имеет место.
За помощниками следуют сотники, которые имеют надзирание над сотнями; и в одном только надзирании вся их состоит власть, ибо они телесно наказывать не могут. При каждом старшине бывает писарь из мещеряков, которые определяются к ним по указу Оренбургской губернской канцелярии на башкирское содержание. Они кроме отправления письменных дел имеют надзирание и за поступками башкирцев, смотрят, чтобы точно исполняемо было по насылаемым указам, а наиболее наблюдают общую тишину и о малейших подозрениях к нарушению оные доносят в присутственные места.
Сии суть главнейшие и присутственными местами определяемые в башкирском народе особы. Для приезжающих выбираются у них, как и в других деревнях, старосты и десятские, которые знают очередь, кому гонять подводы и проч.
Будучи в совершенном летнем башкирском кочевье опишу и оное.
В летней кочевке по большой части разделяются они на семьи, так что кочевку составляют сродственники. Место кочевания всегда избирают при речках или ключах и огораживают оное жердями, дабы скот близко не подходил к кибиткам. Но как их пища по большой части состоит в молоке, то оно и главнейшим их в кочевках бывает упражнением. Поутру пригоняют они свой скот и доят в разные судна, кобылиц особо и коров особо. Из коровьего молока делают масло, сыры, которые коптят дымом на коптелках. Кислое молоко, айран называемое, которое они так, как и татары, употребляют вместо обыкновенного питья. Из кобыльего молока делают кумыс, приятнейшее свое питье, которое вместе составляет и главнейшую их пищу. Они на такой конец имеют большой кожаный мешок, саба называемый, в который льют кобылье молоко, прибавляя несколько горячей воды, и мешают нарочно сделанною мешалкою, чтобы не сседалося и творог разбивался.
В содержании скота в кочевках много они сходствуют с калмыками. Как скоро поутру пригонят скот, то жеребят и телят привязывают на веревки, протянутые близ кибиток, и тут держут их целый день без всякой пищи. И хотя в полдни скот сам приходит к кибиткам, дабы защищаться от оводу куревом, которое нарочно около кибиток башкирцами разводится, однако, несмотря на ржание жеребят и мычание телят, ни одна матка не подходит, и если какая чадолюбивая случится, тогда надевают жеребятам на рыло бездонной бурак, у которого сторона, соответствующая передней губе, долее бывает. Сия бездельная машина препятствует жеребятам насыщаться молоком матери.
В вечеру скот у них в обыкновенное время сам также приходит к кибиткам, однако прежде не подходит к своим детям, пока башкирка, надев на кобылицу укрюк, не приведет ее к привязанному жеребенку, да и тогда только сосок другой ему позволяется, повидимому для того, чтобы он притянул молоко к титькам, которое башкирки, все выдоив на свой кумыз, с пустым вымем отпускают кобылицу и с ними жеребят на ночь. Коровы у них такому же правилу подвержены. И сии суть главнейшие упражнения башкирок в кочевке. А башкирцы тогда более ничего не знают, как одувать кумыс или временно присмотреть в лугах за скотом.
Усердствующий нам старшина в кочевке своей сделал великое башкирцев собрание и, толкуя им намерения, с какими мы посланы, расспрашивал у каждого, не знает ли кто, чего нам объявить. Из всех их достойны осмотру были две пещеры, на реке Белой находящиеся. Они от старшинской кочевки отстояли верстах в шестидесяти, куда проезжать надобно было по высоким горам и лесами. Итак, оставя обоз свой в кочевке, поехали туда верхами.
Но чтобы поезд наш тем был великолепное и безопасное, то старшина дал нам четырех вооруженных сайдаками башкирцев, между коими находился его сын и старшинский писарь. Хотя шестьдесят верст не великое было расстояние, однако должно было запастися сутки на двои провиантом, и мы тут увидели великую разность между нашими и башкирскими сборами. Вся их провизия состояла в небольших кусках сыру и турсуках кумысу, которых каждый имел по одному. С сего они были, попросту сказать, сыты и пьяны. Чем мы далее отъезжали от кочевки Буляковой, тем большие встречалися с нами горы, окружающие пространные долины, на которых паслися великие стада башкирского скота. Инде должно было нам пробираться сквозь частые леса, инде лепиться крутизнами гор. Тут изобиловали ключи, журчащие при подошвах гор, там возвышалися бесплодные гор хребты, чистота воздуха, пестрота растений и безмолвная везде тишина увеселяла наш взор и разумы. В сих то от природы украшенных местах единственно обитают башкирцы.
Всяк, кто видел башкирцев в зимовье, почтет их за других людей. Там видел их униженных, боязливых, истощенных, тут напротив того в кочевках увидеть их смелых, некоторым образом горделивых, предприимчивых и здоровых. Но откуду же в столь короткое время бывает в них перемена?
Отдаленные в горах места рождают в них некоторый образ вольности. Чистота и приятность воздуха, здоровейшая по их привычке пища, свободная и беззаботливая жизнь ободряет их душевные и телесные силы.
Нам всего приятнее было смотреть на их гостеприимство. Башкирцы при всякой кочевке останавливались, самая младшая жена хозяина принимала гостиных лошадей, привязывала их к кибитке и, отстегивая седло, обивала пот. Вошедшие гости здороваются с хозяевами сжиманием рук и садятся, не скидывая шапок. Тут хозяин или хозяйка наливает чашки кумысу и подает близ его сидящему, который, прочитав молитву, отдает близ себя сидящему, оный другому даже до последнего, так что сидящий в первом месте начинает пить после всех. Сколько ни сыт бы был башкирец, принужден бывает выпить по крайней мере две большие чаши, ибо менее сего пить хозяину за обиду почитается. Насытившись кумысом, кончат дело благодарною к Богу молитвою. Тут хозяин наделяет их кумысом на дорогу и лучше сам желает остаться ни с чем, нежели гостей отпустит без награды. Сия в башкирцах привычка так далеко простирается, что они одни не могут, как говорят, съесть куска хлеба. Мы из любопытства давали калача бывшему с нами старшинскому сыну, который его на малейшие разломав частицы, оделил всех председящих башкирцев.
Ужасная жара в полдни принудила нас остановиться и раскласть огонь для оборонения лошадей от оводу. Место, где мы остановилися, составляло глубокую долину, окруженную отовсюду высокими горами, из которых высочайшая называлася Жилань-Тау (Змеиная гора). Она прозвана Змеиною по башкирским сказкам, что в старину живал в ней великий змей, который убит был от одного их батыря, Клянчу прозываемого и который употребил особливую выдумку к преодолению сего сопротивника. Он напоил свою саблю лошадиным потом, который они за змеиного поборника почитают, да и ныне думают, что никаким орудием змею так скоро умертвить не можно, как плетью, ибо оная всегда лошадиным потом напоена бывает. Но сие касается до суеверных башкирских преданий, однако и кроме сих гора достойна примечания.
Ущелья, представляющие ужасные пропасти, густота лесов, тесные проходы и стремнины представляли глазам нашим ту надежду, которую башкирцы во время бунтов на природное земли своей укрепление полагали.
Не без удовольствия смотреть мы так же могли и на привычку башкирцев, которые всякие гор крутизны, за отлогое почитая место, на лошадях разъезжали, да и сами мы видели, что безопаснее было ехать на лошади, нежели спускаться пешком, ибо башкирския лошади, пасучись по горам, так лепки, что с высоких крутизн, иногда и по самой узкой тропе, спускаются.
Трудная и непривычная нам верховая езда много нас утомила, приятность, прохлада и чистота воздуха причиняли нам покойной сон, однако мы им не надолго пользоваться могли. Бывшие с нами башкирцы на самой утренней заре начинали кричать проницательным голосом и стучать каменьями.
Необыкновенный сей стук и впросоньях для нас несколько был страховат, тем наипаче, что мы около себя ни одного не видели башкирца, но иные из них были на речном берегу под горою, другие по горе разъезжали верхом, продолжая свою вокальную и инструментальную музыку. Но страх наш вскоре переменился в смех с некоим удовольствием. Соколы, которые обыкновенно в каменных утесах свои делают гнезда, были причиною башкирского крику. Башкирцы, будучи с природы великие охотники до хищных птиц, стараются всегда доставать молодых соколов из гнезд, и дома их рачительно воспитывают, а великий крик подымали для того, чтобы узнать то место, где сокол гнездо свое имеет, ибо такой крик наносит им страх и принуждает их оставлять свои гнезда. Наши птицеловы утром обыскали три гнезда и с великою радостию приуготовлялися получить из них свою добычу. Добыча сия не без труда им достается, ибо соколы выбирают себе места посреди утесов, куда сажен тридцать, а иногда и более сверху спускаться должно. Наши школьные промышленники, собрав все свои арканы, и связав их, опускали с горы до тех пор, пока конец оных, на котором навязана палка, стал противу сокольего гнезда, по которому башкирец, спустяся, выбирал из гнезд молодых соколят, с которыми должно было его опускать до самой подошвы горы, что около семидесяти сажен составляло. Нередко случается, что в таком отважном, а для башкирцев лакомом предприятии, ломают они себе руки и ноги, а иногда и до смерти убиваются.
Гора сия (Байслан-Таш (Бамисланова гора)) прозвана по имяни Байслана, башкирского сотника, который во второй башкирский бунт не между последними батырами считался. Он для сохранения своей семьи, пожити и скота избрал сию пещеру и, оставляя в ней своих жен и детей, отъезжал с прочими башкирцами на войну, где и по приезде нашем еще видны были остатки бывшего в сей горе убежища. Тут нашли мы высокие деревянные козлы, к которым по-видимому привязывали скот, поленницу дров и очаг и много скотского помету.
Дремучие по горам леса и высокие сосны представляли нам важнейшее башкирцев упражнение и промыслы. Редко можно было видеть чистую и гладкую сосну, около которых бы не журчали толпы медоносных пчел. Хотя совсем отменное и любопытное башкирцы имеют со пчелами обхождение, однако описывать оное было бы излишное дело. Сие с возможною точностию описано господином статским советником Рычковым, и мне только остается сказать об одном средстве, какое башкирцы противу лакомых до меду медведей употребляют.
Когда они приметят, что медведь несмотря ни накакия другие предосторожности посещает их борти, то делают они простую ловушку, кыза называемую.
Бортевое дерево огораживают кольями и оплетают оныя плетнем, оставляя отверстие шириною аршина на два в том месте, откуда медведь приходит к бортю. С одной стороны отверстия вбивают кол, вышиною великорослому человеку в колено, от которого в прямой линии расстоянием на сажень, вбивают другой кол и оба сии кола скрепляют перекладиною, ситказ. Противу перекладины, расстоянием саженях в двух, вколачивают еще два кола, между которыми кладется сырой вязовой шест, лучок называемый, к концу оного привязывается путо, штау. К путу прикрепляется сторожок, кандак, который по натянутии лука настораживается в зарубине, сделанной на перекладе. С другой стороны лучка, в прямой линии с перекладиною и равной с нею длины, укрепляется или толстая стрела, или обломок копья. К концу сторожка привязывается тонкая веревочка, которая прикрепляется также к колу, на другой стороне отверстия стоящему так, чтобы она не была натянута, но висела. Отверстие слегка покрывают хворостом, чтобы веревочка не так была видна. И так когда медведь по обыкновенной своей дороге сквозь отверстие пробирается к бортю и тащит перед собою хворост и с оным зацепляет веревочку; от чего сторожок срывается, то лук своею упругостию устремляет стрелу, которая медведю или бок, или грудь пронзает, отчего он иногда на месте, иногда отошед издыхает.
Исследователи-путешественники о Башкортостане. XVIII век / И88 Сост., предисл., коммент. В. В. Сидорова. — Уфа: Китап, 2007. — 288 с.
Окончание далее
Записки из путешествий И.И. Лепехина
Раздел: История | Просмотры: 19194 | Комментарии: 53