Читая «Воспоминания» Анатолия Рыбакова (1911-1998), автора повестей «Кортик», «Бронзовая птица», знаменитого романа «Дети Арбата», наткнулся на строчку об Уфе. В 1933 году осужденный за невинную шутку в студенческой стенгазете, Рыбаков был приговорен к ссылке. По окончании ссылки, не имея права жить в городах с паспортным режимом, скитался по России поисках работы, где не нужно было заполнять анкет. В середине 1930-х он оказался в Уфе, где преподавал танцы… С 1938-го по 1941-й работал в Рязани. Потом была война, боевые награды, погашение судимости.

Демобилизуюсь в 1946-м, Рыбаков пишет:

Представляя свою жизнь на «гражданке», я понимал, что мне нужна только свободная профессия, без анкеты, без отдела кадров. Вернуться к танцам? После ссылки, мыкаясь по разным городам, не имея работы, я некоторое время вел в Уфе танцевальные кружки: западноевропейские танцы были тогда в моде. Но сейчас? Смешно! Мне уже 35 лет, у меня семья - жена, сын. Чем же я могу еще заняться? Рисовать? Не умею. Петь? Голоса нет. В актеры? Поздно. Остается только то, к чему тянуло всю жизнь, но при моей судьбе не могло реализоваться, - литература.

Уфимский опыт нашел свое отражение в творчестве Анатолия Рыбакова. В его романе «Прах и пепел», сюжетно охватывающем период с конца 30-х по 1943 год, главный герой Саша Панкратов, после Сибирской ссылки приезжает в наш город, благодаря чему мы можем узнать любопытные детали из жизни довоенной Уфы...

– Пройдемся пешком, – предложил Саша, – заодно и город покажешь.
Продовольственный магазин, промтовары, канцтовары, булочная, аптека… Как и в Калинине, как и всюду. Уныло. Старые одно – и двухэтажные деревянные дома. Изредка каменные – на них таблички с названием учреждений на русском языке и русскими же буквами на башкирском. Только это и напоминало, что здесь столица Башкирской автономной республики. А так – провинция, булыжная мостовая, кое-где деревянные тротуары, а где и вовсе без тротуаров. Пыль.
– Как тебе наша Уфа?
– Тоска российских городов…
Так он ответил Глебу. А про себя подумал: может быть, это его тоска… Опять, в который раз, все начинать сначала.
– Жить можно, – сказал Глеб, – башкиры народ мирный, гостеприимный. Однако обидчивый. Ты с ними, дорогуша, не задирайся.
– Еще чего!
– Сидели мы на днях в компании, один интеллигент ленинградский, молодой, такому же молодому башкиру говорит вроде, мол: «Я с тобой, старик, согласен». Понимаешь, дорогуша? Слово «старик» произнес, как это у ленинградских интеллигентов принято. А башкирин его по морде хрясь! «Какой я тебе старик?!» На слово «старик» обиделся. Хоть бы девки за столом сидели, значит, перед девками унизил. Нет, не было девок, одни мужики.
Глеб показал на павильон с надписью «Кумыс».
– Видишь, кумысом торгуют? Кобылье молоко, башкиры гонят из него араку вроде нашей браги, даже спирт гонят. Пьют будь здоров, на Коран внимания не обращают. «Деньга есть – Уфа гуляем, деньга нет – Чишма сидим».
– Что за Чишма?
– Станция возле Уфы, не заметил?
– Не обратил внимания.
– Выпить любят, а закусить еще больше. У них мясо в основном: конина, баранина. Бешбармак ничего, есть можно.
Они шли по центру города, по улице Егора Сазонова (сейчас это ул. Коммунистическая - С. Орлов) – эсер, террорист, убил царского министра Плеве. Уфимец он, что ли, был? Часто стали попадаться люди в энкаведешной форме, в начищенных сапогах, галифе, рыла квадратные, неподвижные.
– Что-то много их здесь, – заметил Саша.
– Видишь? – Глеб показал. – Управление НКВД.
Длинное двухэтажное кирпичное здание, окна зарешечены толстыми металлическими прутьями, четыре подъезда выступают до середины тротуара – глухие коробки, закрытые тяжелыми двустворчатыми дверьми без стекол.
– Глеб, ты знал, что в Калинине вводятся паспортные ограничения?
– Знал.
– Почему не сказал?
– Как это так: не сказал? Я точно помню свои слова: «Сегодня Калинин не режимный город, завтра – станет режимным». Это что?
– Ну, намек…
– Такой намек и ребенок поймет. Тем более я предложил тебе уехать.
– Намек я понял уже в милиции.
– В твоем положении надо быстрей соображать.
– Получилось даже лучше: документы на руках, с работы уволен, с квартиры выписан. Ладно, скажи: начали халтуру?
– Дорогуша! Как ты можешь? «Халтура»! Да ты что? Бригада под руководством самого Семена Григорьевича Зиновьева.
– Он тому Зиновьеву не родственник?
– Даже не однофамилец. Бывший солист Мариинского театра, автор книги «Современные бальные танцы». Дам тебе почитать, узнаешь, что о танцах говорили Сократ и Аристотель. Семен – могучая личность, крупный деятель, арендовал Дворец труда в самом центре, договора заключает с заводами и фабриками. Тридцать рублей с носа: фокстрот, румба, танго, вальс-бостон. – Глеб сбавил шаг, бросил взгляд на Сашин костюм, туфли. – Другого костюма у тебя нет?
– Чем этот плох?
– Немодный. И туфли… Туфли, дорогуша, это самое главное! Будешь им показывать, в какую сторону ногами двигать, на что они будут смотреть? На твою прекрасную шевелюру, на твои блядские глазки? Нет, дорогуша, на твои ножки будут смотреть. И если увидят стоптанные или грязные ботинки, то, согласись, дорогуша, в восторг от твоего танца не придут. Не-эс-те-тич-но! Галстук у тебя есть?
– В жизни не носил.
– Придется носить. И ботиночки сегодня же купить. Черные. Черные туфли подходят к любому костюму. Отнесись серьезно – это не какие-то там танцы-шманцы. Это, дорогуша, идеология, учти.
– Даже так?
– Собирается группа в тридцать человек, ты как думаешь: никого это не интересует? И не одна группа. Вся Уфа, и русские, и башкиры, все хотят танцевать западноевропейские танцы. Значит, кому положено, должен за этим следить. Ладно, пошли, увидишь нашу контору.
Они свернули с улицы Егора Сазонова в переулок. Возле домика с вывеской «Гастрольно-эстрадное бюро» толпились, люди.
– Подожди меня здесь. – Глеб скрылся в дверях.
Саша отошел в сторону. В толпе многие, видимо, знали друг друга, окликали по именам, переходили от группы к группе, обнимались, целовались, здоровались, разводили руками: «Сколько лет, сколько зим!» Во всем сквозило нечто экзальтированное, наигранное… Как он будет жить, как будет работать рядом с ними? Чужие люди, чужие нравы. Может быть, плюнуть? Поискать работу в каком-нибудь гараже?
Вышел Глеб, показал бумажку с адресом.
– В самом центре. Гостиница только для народных и заслуженных, а всех прочих по квартирам. Видал ты эту биржу? Фокусники, гипнотизеры, танцоры, куплетисты… Башкиры с кураями. Знаешь курай?
– Нет.
– Дудочка вроде свирели, музыка заунывная… Толкутся у бюро, сколачивают бригады, главное, чтобы хороший администратор попался – едет вперед, рекламирует где-нибудь в глухомани – живой актер! Важно хоть одно знаменитое имя на афише. Тут, дорогуша, всяких Качаловых, Кторовых, Церетели, Улановых – полно! И не придерешься. Смирнов-Качалов, чувствуешь? Мухлеж идет.

* * *

Сегодня, 22 июня, в годовщину начала войны уместно привести еще один отрывок из воспоминаний Рыбакова. В конце 50-х он встречает своего однокурсника по институту…

Выпили четвертинку.

- Моя норма на двоих, - заметил Булжанов, - потягиваешь с пивком, вот и вечер отсидел, можно спать ложиться, еще, значит, денек прожил.

Был он такой же худой, бледнолицый, еще сильнее сутулился, по-прежнему редко брился, щетина на щеках и подбородке была с проседью.

Почти всю войну провел в плену.

- Не я один там был, миллионы, куда денешься? Зато жив остался. За кого умирать-то? Он нас под плен подвел и нас же изменниками объявил. Наши потом придирались, душу выматывали: как и почему? Будто не знали, как и почему. И не сумели подкопаться: в плену у меня все чисто было. Агитировали немцы, харчи хорошие обещали. Я никуда. Что мне надо? Миску баланды сглотну, чинарик раздобуду, заберусь на нары, покуриваю - живу втихаря. Приглядывались они ко мне - доходяга, пристрелить надо, однако лопату в руках держу, значит, годная еще рабочая скотина, на этой ниточке и провисел. Теперь Никита нас вроде бы реабилитировал, только никто ему спасибо не скажет. Сталин перебил миллионы, и все равно поклоны ему кладут, управлять умел, знал секрет. А Никита - мужик, свои же мужики его и скинут, скажут: чем он лучше нас? Такая наша страна Россия.

Сергей Орлов, Уфа, Башкирия - Башкортостан

Связанные темы и персоны

Уфа, РБ, Башкирия, Башкортостан, История