От сей пещеры вниз по реке Белой верстах в шести сказывали нам о другой пещере, в которой избрал себе жилище один сумасшедший, Антоном прозываемый. Разные чудеса, которые нам о сем удалившемся человеке рассказывали, побудили нас и его посетить уединение. Но оное место столько стоило нам труда и опасности, что мы многажды о нашем предприятии раскаивались. Жилище его было посреди утеса высочайшей горы, которая в перпендикуле сажен до осьмидесяти составляла. Первый к нему приход с левой или западной стороны хотя трудноват, однако не непреступен. Редкий по горе лес в слаживании по крутизне много нам вспомоществовал, да и остальное пространство, спускался по канату, преодолеть было не трудно. Но самоважнейший проход поперек горы до жилища Антонова весьма был странен. В утесе как бы нарочно оставленный уступок, шириною на пол-аршина, а инде и менее, последнюю тропу к Антонову составлял жилищу. По оному должно было пробираться сажен до десяти, имея пред собою и под собою прямой каменный утес. Приступок сей кончится как бы в нарочно сделанных переходах, укрепленных вверху в половину дуги сведенными столбами.
От оных свободный уже проход в нарочито пространный грот, которого вышина на взгляд около осьми сажен будет, ширина сажен в пять, а длина в четыре сажени. В сем гроте избрал себе уединенное жилище упомянутый Антон. Хотя сей грот и не стоил того труда и опасности, в какую мы для него сдалися, однако не без услаждения смотрели на труды сего человека. Все нас уверяли, что без всякой помощи устроил он сие уединение, которое казалося нам быть делом многих людей.
От грота в низ горы сажен на пять была нарочитая крутизна, под которою остальная горы высота сажен на тридцать представляла прямой утес.
Крутизну оную сравнял он огромными каменьями, между которыми иные казалися нам быть с лишком пуд в десять. От сего пред гротом произошла ровная квадратная площадь на восемь сажен в поперешнике, и поверхность ее убита была глиною с песком гладко. На сей площади сооружена его храмина, из трех маленьких покойцев состоящая. Снаружи сделана она из кирпича, который в одной горной расселине был и обжиган, а внутри стены убраны были изрядною столярною работою. В среднем покойце под полом выдолблен был в камне колодезь, наполненный холодною и прозрачною водою. Пустынника мы в его уединении не застали, но нашли только его книги, которые все были письменные и содержали в себе житии разных пустынножителей. Уравнение площади казалося нам быть удивительно, да и лес, которым наполнен был весь грот, не менее приводил нас в изумление.
Он складен был в порядочную на козлах сделанную поленницу, а поленья составляли сосновые бревна, длиною в полторы сажени, а в отрубе иные были в три четверти. Из всех его приготовлений видно, что он для себя избрал было трудолюбивую и богомольную жизнь, но ныне, как сказывают, она ему мало-помалу скучить начинает. Сие я достойным описания почел, дабы со временем оно не подало причины к каким-нибудь заблуждениям.
От Вознесенского завода паки принуждены были оставить реку Белую за непроходными дорогами и пробираться на самый Урал, куда хотя худая, однако проложена была дорога на завод Кананикольский. До сего завода от Вознесенского почитается 50 верст, которое расстояние все занято лесами, между коими наиболее лиственница. Сколь прекрасен сей лес, столь жалостное его состояние. Редко можно приметить дерево, которое бы было не попорчено. Злоупотребление башкирцев пускать весенний огонь в степях и в лесах, наиболее тут было видно, ибо лиственница, пред другими деревьями, изобилуя серою, весьма удобно загорается. Сверх сего странная и прежде нами еще непримеченная башкирцев привычка в ловлении зимним временем белок, немало к истреблению таких лесов служит. Загнанная и утомившаяся белка ложится на толстые сучья, и тем кроется от башкирских стрел, но и сие средство ее спасти не может. Башкирцы, не щадя своих трудов, а паче лесу, нередко огромные подрубают дерева, дабы в пять копеек получить добычу.
Выростающая на лиственницах губка служит башкирам для множества содержащейся в ней серы проносным. Ею лечат они и свой скот, присыпая порошок губки в наружные раны, отчего раны не только скорее заволакивает, но и удерживают насекомых класть в раны свои яйца и размножать червей.
Лиственную серу башкирки, подражая восточным народам, жуют, а переживав выбрасывают. Сим средством стараются они в белизне всегда содержать свои зубы и истреблять изо рту противный тот запах, которому они от нечистоты и сыроядения подвержены бывают.
В четырех верстах от сего завода на речке Куртлы находится старинная или так называема Чудская копь. Тут и инде попадающиеся такие копи доказывают, что в сих местах были рудные промыслы еще за много лет до заведения металлоплавиленных заводов россиянами, и можно сказать, что они наибольший подали повод заводчикам помышлять о заведении рудокопных промыслов, да и поныне еще самые богатые руды в таких копях находятся, ибо как все рудопромышленники единогласно уверяют, что жившая некогда тут чудь только самолучшую руду отбирала, оставляя все прочее потомству, из чего не без основания заключать можно, что рудные их промыслы только для собственных своих нужд отправлялися. Самый их род добывания кажется явно о сем свидетельствует. Они никогда порядочно руд не добывали, но, лазя под землею наподобие кротов, отковыривали лучшую руду кабаньими клыками, почему мне кажется, что тщетно прилагают старание те, которые ищут примет бывших в сих местах плавиленных заводов. Наша Чудская копь казалася нам быть доказательницею и того, что древние сей страны обитатели промышляли и высокие металлы.
Пробирался по сим затруднительными местам, чрез 25 верст к вечеру приехали в башкирскую волость, Бурзянскою называемую, где тогда начальствовал старшина Тавлыкай. Имя бурзянцев для нас было страховато для бывшего в 1755 году от сей волости возмущения, бурзянским прозываемого, почему мы и предприняли все осторожности, тем наипаче, что сей бунт произошел от каменотесца Брагина, да и нам до каменьев было так же дело. Однако исход довольно доказал нам, что наша забота была тщетна. В бурзянцах мы никакой не нашли разности, кроме что они, претерпев великие поражения как внутри своих жилищ, так и в Киргизской орде, в бедности других превышали. Но как камни были причиною всего возмущения, то мы в сем месте старалися видеть следы помянутого Брагина в прииске цветных каменьев.
Урал
Описывать, что значит Урал, за излишнее почитаю. Пространное оного описание можно читать в «Оренбургской топографии», и мне только кратко сказать остается, что чрез Урал единственно только тот пояс гор означается, который между сплетенными вершинами рек проходит и который никакая река не перебила. Башкирцы рассказывают одну побасенку: будто выданная башкирка замуж за Урал имела одну стельную корову, от которой родившийся бык паки перешел на прежнее жилище, не переправляяся ни чрез какую реку, но прямо хребтом гор, от чего и наименование Урала.
Оставя гору Курзятмас, поворотили паки на Урал, где другая Брагинская разработка находилася и, не доезжая версты за четыре до реки Сакмары, на горе Урюль-Тау провожатый с нами башкирец Уралей показывал нам мнимое свое природное серебро, которое не иное что было, как крепкая, черная, кубиковатая бленда, наполняющая скважины красного кварца. Блистающая поверхность могла поистине башкирцу такие родить мысли.
Последним предметом в сей посторонней нашей поездке была Брагинская разработка, на самом Уральском хребте находящаяся, которую мраморною прозывали. Но мы с великим изумлением видели, что вместо мрамора наворочены были ужасные кабаны белого кварца, над которыми вся Бурзянская башкирская волость трудилася, или лучше сказать мучилася, и от которой тяжкой и бесполезной работы после произошел башкирский бунт.
Старшина Илиш кочевал тогда только в 4 верстах от Трухменя, и я за лучшее почел посетить его самого в кочевке и тем удовлетворить башкирской надменности, ибо башкирцы в своей кочевке, а особливо старшины, весьма надменны. И так, не упуская времени, отправилися в его улус, где застали только престарелых людей, а старшина был на поминках. Старшину потревожить с пиршества дело непристойное, да и невозможное, и, несмотря на сильный дождь, поскакали мы в плачевный улус, к которому подъезжая, увидели великое множество оседланных лошадей, привязанных к деревьям, и около одной кибитки копну народа, но, подъехав ближе рассмотрели, что казавшаяся нам толпа весьма была порядочна. Башкирцы сидели треугольником на сделанных нарочно лавках, покрытых кошмами, примкнувшись к кибитке покойника концами. Посредине собрания разосланы были так же кошмы, на которых возлежали ближайшие сродники умершего, обставившись турсуками, наполненными кумысом. Самый угол треугольника занимал старшина, по бокам его сидели двое мулов, которые начинали просительные молитвы за умершего, прочее же собрание вместо крылашан подтягивало.
Сие их богомольное пение продолжалося около часа по нашем приезде. По окончании молитв начался дележ кумыса. Тут всяк тянул его большими чашами, да и нам предложен был сей башкирский нектар, но мы от него отказалися, что башкирцам подало повод несколько на нас роптать. По окончании кумыса началось поминальное пиршество, в котором всякий прихожий имел участие. Конина и биш бармак* главные составляли перемены.
Последнею переменою служила мясная похлебка, которую башкирцы чашами пили и выпив благодарили Бога, а потом и хозяина за угощение.
* Биш бармак — самая лучшая башкирская пища, происходит от слова биш пять и бармак палец и состоит в мелкоизрубленных кусках лошадиного, коровьего или овечьего мяса, и салмы. Салма делается из крутого теста пшеничной, ячменной или полбенной муки, которое, разделяя на куски величиною с медной пятикопеешник, варят в одном котле с мясом так, как у нас клецки.
Старшина Илиш со всеми своими собеседниками сделал нам поздравление, а до того и говорить не хотел. Он представил нам своего молодого зятя, который недавно убежал из киргиз-кайсаков, и который поистине и взором и приемами башкирцев много разнился, весьма уклонив и подобострастен, но настоящей башкирской учтивости нам оказать не мог потому, что он принужден был разговаривать с нами в шапке, ибо он при старшине не хотел обнажить своей головы, потому что при жениных сродниках обнажать свою голову за непристойное почитается.
Откланявшись башкирцам, поехали мы в провожании всех сродников в старшинской улус. Хотя старшина Илиш старался нас угостить и честить возможным образом, и мы только желали, чтобы скорее нас снабдили провожатым. Оного вскоре нам представили, но не к большему нашему удовольствию. Башкирец сей назывался Чюряш Мерген, который главным был зачинщиком Бурзянского бунта и из своих рук убил часто упоминаемого каменосечца Брагина. Самая большая и важнейшая почесть мне от старшины состояла в том, что он приказал под меня оседлать собственную свою лошадь, ибо сия честь у них за особливую и важную почитается. К сему он прибавил и то, что несмотря на сильной дождик, согласился быть нашим провожатым до кочевки старшины Трухмена. Чюраш Мерген, будучи всегда при Брагине, знал его все работы, из которых он за важнейшую почитал при деревне, по его имени Чюраш Мерген прозываемой, в 25 верстах от вершин Сакмарских, а от кочевки Трухменевой в 30 верстах. Любопытство, или лучше сказать долг, повелел нам и на сем побывать месте.
Возвращаяся к нашему стану, увидели множество оседланных лошадей, которые нас заставили думать, что и в кочевке старшины Трухменя отправляется поминовенное пиршество. Но бывшие башкирцы в провожатых, предупреждая наши мысли, сказали, что собравшиеся башкирцы принадлежат к кочевке старшины Трухменя и собралися нам в угождение. Ответ их для нас был тем страннее, что вся кочевка не более четверти версты пространства занимала.
Но башкирская привычка и изобилие лошадей сделала их тупоногими, так что башкирец за важной поход почитает, когда ему должно будет около версты пройти пешком.
По приезде нашем в улус, старшина Трухмен встретил нас с отменными своего улуса башкирцами и, подошед с обыкновенною башкирскою учтивостью, просил дозволения сделать для нас башкирское пиршество. На просьбу его мы тем охотнее согласилися, что надеялися при сем случае видеть особливую их веселость.
Походная наша палатка казалася им прелестнейшим местом для пирования. Старшина и брат его занимали по обе стороны первые места, а другие башкирцы без разбору чинов сидели по сторонам. Лучших башкирцев подчивали мы простою сивухою, которую нарочно с собою для их братьи брали: однако они весьма мало к ней имели охоты. Были и такие, которые и отведать ее не хотели и совсем не знали в ней, как говорят, вкусу*. С башкирской стороны первый напиток составлял мед, который от кислости неприобыкшим вязал рот, а им слаще патоки казался**. Не прошло четверти часа, как они
* Сие разуметь должно о башкирцах, живущих внутрь Башкирии и отдаленных от других селений.
** Мед башкирцы не варят, но ставят, и он у них обыкновенно в один день поспевает. Мед сырец разводят они на теплой воде, прибавляя к тому несколько дрожжей, курдчин прозываемых, которые из ячменных или просяных круп следующим делаются образом. Разварив известное число круп наподобие каши размазни, кладут туда ложки две или три пивных дрожжей и, поставив в теплое место, дожидаются, пока размазня начнет бродить, на которую после наливают сыту.
нарочитую охолостили бочку. За медом следовал кумыс. Тут всякий желающий иметь участие в пиршестве, приносил столько кумысу, сколько в юрте его сыскаться могло, и вся наша палатка вскоре наполнилася кожаными бочками и ведрами, наполненными башкирским нектаром. Подчиванье поручено было двум молодым башкирцам, из которых один наливал, а другой подносил. Башкирцы при подчиваньи, а особливо лучшие, также жеманятся, но отговорка их бывает недолговременна и с приумножением труда подносчику, ибо подносчику надлежит, став на цыпки, одною рукою держать чашу, а другою поддерживать локоть пьющаго и держащегося так же за чашу башкирца, и так башкирцу почти лить кумыс в глотку.
Кумыс, смешавшись с медом, вскоре сделал башкирцев шумными. Тут они гораздо стали быть свободнее и отважнее, и вдруг предстал башкирский музыкальный хор, состоящий из чебызги и из варганов. Их посадили среди собрания, и все башкирцы с восторгом слушали разногласящую музыку...
Башкирцы, повидимому, желая нам показать все свои увеселения, представили и вокальную музыку. Старик лет в 60 за лучшего у них тогда певуна почитался, которого, правду сказать, и мы не без удовольствия слушали... Он пел славные дела своих предков, которых они батырями называют, между коими Алдар, Карасакал, Кильмят, Кучум и прочие были первенствующие*. Певун наш припевал не только все их жизни достопамятное, но голосом и телодвижениями выражал все их действия, как они увещали своих товарищей, как выступали в бой, как поражали противников, как обременные ранами ослабевали и последний испускал дух. Все сие так живо выражал старик, что многие из собеседников плакали. Но вдруг печаль переменилася на радость, как старик, взявши на себя веселый вид, запел песню, называемую кара юрга (вороной иноходец). Песня сия у них за самую веселую почитается. Старик, припевая сию песнь, ударил и в три ноги, и тогда открылся башкирский бал. В пляске своей башкирцы много кобенятся и стараются также телодвижением выражать слова, в песни содержащияся. По окончании бала завели они другое, что можно назвать передразниванием.
* Башкирцы, мало сведущие в письменах, дела своих предков по большей части сохраняют в песнях.
Они голосом своим подражали крику как зверей, так разных птиц, и так удачливо, что с трудностью распознать можно было крик настоящей птицы от башкирского.
Конец пиршества составляло военное их упражнение. Они метили стрелами как в поставленную цель, так и в башкирцев, которые столько имели проворности, что в известном расстоянии могли увертываться от пущенной стрелы. Иные пускали стрелы стоя на земле, а удалые расскакавшись во всю конскую прыть метили стрелою в поставленный предмет. В сем увеселении имели участие одни башкирцы, а башкиркам в веселых пиршествах, особливо при приезжих людях, быть не дозволяется, но они были только зрительницами их рыцарства, да и то издали. Хотя башкирцы разошлися с пиру нарочито шумны, однако после не слышно было никаких между ими раздоров. Может быть сие было от опасения: иначе, сказывают, редкое у них пиршество без драки проходит. Впрочем всякому видно, что их забавы весьма сходны с образом их жития.
Засуха, которая прошедшим летом в здешней была стране, наиболее утесняла горных башкирцев, которые по недостатку ильмового дерева кормили свой скот сосновою корою, отчего немалый вред причинен лесу, да и скота большая часть от сего корму погибла.
В 15 верстах от Белорецкого завода кочевал тогда богатейший старшина из башкирцев, Баим Тархан прозываемый. Его хотели мы посетить в том намерении, не найдем ли чего в нем против других башкирцев отменного, но башкирец везде башкирец: вся разница состояла в том, что он, имея великие конские табуны, более других башкирцев мог раскошествовать кумысом.
С вершин Тирлянских приехали мы на небольшую речку, Ниселя прозываемую, где самая большая башкирская была надежда. Они предвещали нам целую золотую гору и с великим восторгом спешили на мнимый свой клад. Гора, из которой и речка Ниселя вытекает, состоит из твердо слоистого шифера, который наполнен был четвероугольными маргазитами. Не было ни одного наружного камня, который бы не содержал в себе сие обманчивое для простаков ископаемое. Оно не только своими кубиками прелестный вид давало шиферу, но еще приумножало оный различными и узористыми полосками, которые от одного слоя до другого проходили.
В горе Керке-Тау башкирское серебро составляло минеральное блестящее и тонкими пластинами сросшееся, цветом на чищеное железо похожее, тело, какое минералоги роговою блендою называют.
29 числа остановилися мы против самой горы Ирямял-Тау, дабы будучи в ее соседстве тем удобнее с нею познакомиться, но башкирские суеты сделали нам в сей день отдых. Они собиралися тогда против взбунтовавшейся части киргизцев, прорвавшихся в некоторых местах в Яицкую линию. При сем случае могли мы их видеть во всем воинском снаряде. Стройное их ополчение во всем с казацким сходствует: каждый из них имеет по две лошади оседланных, дабы в случае нужды в дальней путь пуститься можно и запастися нужным припасом. Оружие их наиболее составляют стрелы и копья, а ружья редкие имеют. Толпы свои означают значками и разделяются во всем по казацкому уставу. Всего приятнее было смотреть на их неустрашимость и охоту, с какою они шли против своих неприятелей. Бурзянский бунт, в которой они много от киргизцев претерпели, и по сие время содержит в них скорененную к киргизцам ненависть.
Ирямял-Тау, кажется мне, во всем соответствовала сему о происхождении источников мнению. Верх ее по большой части всегда покрыт бывает густым туманом, и кочующие башкирцы единогласно уверяют, что при сей горе редко они видят ясные дни, но всегда или дожди, или нередко среди самого лета снеги. Самая болотистая Ирямяля вершина, кажется, оправдает башкирские сказания.
Описав первые вершины реки Белой, остается теперь сказать и о других ее вершинах. Оные наиболее вытекают из горы Аваляк. Гора сия от полудни хребтом своим простирается на запад и в длину около 18 верст составляет. Она гораздо ниже Ирямял-Тау, однако верх ее также болотист и покрыт лесом. На сей горе лучшие башкирские бывают звериные промыслы, а особливо много тут водится медведей, оленей и лосей, из которых первые немалые делают башкирцам пакости.
В центре Оренбургского Урала случилося нам быть в средилетнее время, в которое у башкирцев, так сказать, бывает рост всех их изобилии. Но как и между нашими простаками нередко отлагаются отменные пирушки до дешевого, как они говорят, времени, то и у цев отменные пирования отправляются тогда, когда их кумыс в совершенном бывает довольствии. Главные их пирования примечаются при свадебных обрядах. Башкирцы, будучи одноверцы с татарами, и в свадебных обрядах почти во всем с ними сходствуют и поступают так.
Сватают сперва чрез посторонних людей, и когда отцы с обеих сторон согласны бывают, требуется неотменно и соизволение детей, а особливо женского полу, почему невестин отец в присутствии многих посторонних людей спрашивал у своей дочери люб ли ей жених и проч. Согласный или отказный ответ все решит дело. Тогда пойдет договор о калыме, который иногда до 200 рублей простирается и на который невестин отец закупает дочери своей все нужное платье.
Платье у башкирцев отменно бывает от татарского. Они в праздничные дни носят суконные кафтаны разных цветов и разной доброты, сшитые наподобие халата, типкан называемые, и по краям в два ряда унизывают бисером, а иногда напереди укладывают оным и петлицы. Сие составляет их всю верхнюю и нижнюю одежду, и редко можно приметить какую исподницу, как то у татарок буш-мет и проч. Но ближайшее к телу одеяние составляет одна длинная и толстая рубашка. Головный их убор так же, как и у татарок, называется кашпау, и вся разность состоит в том, что кроме сего кашпау надевается еще вершок, фигуру конуса имеющий, который по произволению складывать и накладывать можно. От кашпау сзади попускается лопасть, унизанная серебряными копейками, которые также со всем сходна с татарскою у живущих башкирок по Ногайской дороге, а по Сибирской дороге кочующие несколько разнятся. Они кроме задней от кашпау лопасти (кашлау кайрюк) попускают во всю спину широкую лопасть, унизанную так же серебряными копейками и бисером с многими подвязками, и называют амъян. Лаптей ни башкирки, ни башкирцы никогда не употребляют, но носят в Уфимском уезде упоки собственного кожевничества, а в Исетской провинции бахилы, у которых только кайма у голов кожаная, а прочее все суконное.
Когда о калыме сговорятся, то невестин отец без дальных затей, прочитав только молитву, сажает невесту с женихом за особливый занавес, и с той поры жених, пока совершенно не выплатит калыма, получает право посящать свою невесту так, как и у татар, и ходить за пазуху.
Для пазушного посещения делают башкирцы особливые юрты, куда невеста, услыша приезд своего жениха, с подругами своими и ближайшими сродниками приходит и по пазушному праву забавляется с женихом за занавесою, а провожатые с обеих сторон управляются с кумысом.
По выплачении калыма жених получает совершенную власть над невестою своею таким же порядком, как и у татар. В последний день невестина у отца пребывания бывает обыкновенное башкирское пиршество, во время которого невеста обходит все кибитки, в коше находящиеся, и прощается с женским полом. Она в то время всегда имеет закрытое лицо платком или кружевною сеткою и окружена толпою своих подруг, которые беспрерывно жалостным восклицают голосом. Тут совершаются у них и законные обряды чрез муллу, и жених со своею роднёю уезжает в свой улус или кибитку. Невесту снаряжают на дорогу со всем приданым и отвозят верхом до женихова жилища. Подруги, проводив несколько от кошей, возвращаются в свои жилища, а при невесте остаются ближайшие сродники и сваха, которая по приближении к женихову дому ведет невестину лошадь под уздцы и не в дальнем расстоянии кричит во весь голос, с каким она товаром приехала и какой цены он стоит. Тут женихов отец или сродники принуждены бывают торговаться со свахою и выкупать невесту из ее рук каким-нибудь подарком, например, лошадью, или другим чем. Как сговорятся о подарке, сваха вручает повод высланным от свекора женщинам таким же образом, как у нас при покупке лошадей случается, то есть сваха берет повод в кафтанную полу, и высланные принимают повод полою же. Пред дверьми невеста слазит с лошади, и тут берут ее под руки ближайшие сродницы с жениховой стороны и вводят в дом. Невеста, как скоро увидит свекора или свекровь, или вместо их ближайших мужа сродников, с величественным видом становится на правое колено и кладет руку на руку на левом колене. По совершении сего поклона, подымают ее подручницы и отводят три шага, где она паки должна сделать такое же поклонение, и сие повторять до трех раз. После чего уводят ее за занавес, и начинают пир, при котором молодой не бывает, но и сие время употребляет на забавы с холостьбою, как бы прощаяся с холостою вольностию, и к молодой своей жене уже ночью и то тайно приходит. Пиршество у них продолжается дня по три и более, и тогда новобрачных наделяют всяк по своей возможности.
Новомужные башкирки сначала бывают весьма стыдливы, а особливо при приезжих посторонних или своих старших сродсвенниках. Они тогда оборачиваются всегда в угол и сколько можно прячут свое лицо, и когда гости обсидятся и затихнут, тогда каждому отвешивает по вышеписанному поклону. В разговор с старшими никогда не вступают, но совершенное наблюдают молчание, оборотяся в угол. Новозамужную башкирку кроме сего и потому узнать можно, что она на голове сверх своей кашпау привязывает согнутой лисий или другой какой малахай.
В рассуждении родин и похорон башкирцы с татарами схожи, но воспитание детей много разнится. Башкирцы редко обучают детей своих грамоте, почему и абызы у них бывают по большей части приезжие татары из Уфимского уезду. Первое у малолетних упражнение стреляние из луков и конская езда, а девушки упражняются скотоводстве и домашних поделках.
Для младенцев делаются у них простые и с образом их жития сходственные люльки из березовой коры, которою улаживают наподобие челна или лодки, укрепляя оную по краям таловым прутьем. Снаружи и внутри в головашках, где младенцовой груди быть надлежит, с обеих сторон проделываются внутри по две петли. В ногах подобные же две петли продевают. Сими петлями прикрепляют грудь и ноги младенца, чтобы из люльки не мог выпасть. За талови-ну, прикрепленную к боку, утверждают ремень или покром, которую надевают чрез плечо. Таким образом, башкирка, едучи верхом, спокойно может везти и кормить грудью своею младенца, да и младенец, будучи привязан, из люльки вывалиться не может, хотя бы лошадь споткнулася, или другой бы какой случился толчок.
Башкирские свадьбы, кроме веселого препровождения времени, были нам не бесполезны. Великое башкирское собрание сообщило нам разные известия, и тут мы получили не худых между ими рудных промышленников, из которых главнейший прозывался Умер Ямышев, житель Исетской провинции и известный между башкирцами лазака за рудами. По его и товарищей его советам оставили мы обыкновенную дорогу и сделали особливую поездку верхами.
С Буйде-Тау поворотили мы к Уйским вершинам на так называемый Кукишинский рудник, принадлежащий заводчику Лугинину. Ровная Исецко-Троицкая дорога была нам поспешна. Приятные и тучные поля, низменные лесистые уголки таки приводили нам на память те угодья, которыми башкирцы пользуются, и при том сожаление, что столь привольные к хлебопашеству места лежали втуне.
При речке Сяульдир кочевал тогда знатный башкирский богач, Шукур прозываемый, который для препровождения времяни сделал башкирское собрание, и будучи в великих знатеях показаться в совершенной пышности башкирского пиршества, нечаянным случаем все свои приготовления оставить принужден был. Сын его мальчик лет в 10, играя около кошей наступил на черную змею, которая его укусила. Не прошло получаса, как ногу у него чрезмерно раздуло, и в укушенном месте чувствовал малый великую боль, так что без крику ноги поворотить у него не можно было. Бледность, покрывающая лицо, пасмурные глаза и прерывчивое дыхание, живо изображали ту опасность, в какой он находился. Тут принужден я был вмешаться в врачебную должность и искать помощи в походной моей аптеке и поварне. Деревянное масло занимало место змеиного бальзама, а летучая соль составляла внутреннее врачевание, и могу сказать, что чрез ночь башкиренок был спокойнее. Объявленные припадки несколько утихли. При сем случае упомяну я о некоторых от-менностях, которые башкирцы сей змее приписывают.
Когда башкирец убьет такую змею, то как бы скоро он куда ни ехал, не преминет слезть с лошади и палочкою уязвить змеиную голову в землю.
Убийство змеи почитают они неотменно нужным для тех пакостей, какие они им самим и скоту наносят, а голову притыкают к земле для особенного мнения. Они думают, что к убитой змее приходят ее товарищи и приносят неизвестной им травы, корешок который, накладывая на раны, паки змею оживотворяют. Сие утверждают, что оный корень должен быть во всех болезнях более действителен, нежели все врачебные припасы.
Черная змея служит им также врачебным средством в той конской болезни, которую они лихим называют. В таком случае отрубают змее голову, и когда она еще некоторую в себе имеет живность, прикладывают к ране и сжимают рот, потом немедленно вводят лошадь в холодную воду и держут в ней, привязав, до тех пор, пока ее чрезмерная не проймет дрожь, и сим способом, как сказывают, совершенно лошадей от лихова избавляют.
До сих мест от самого Красноуфимска живут хлебопашцы, и не втуне пользуются привольными местами, да и самые башкирцы и Ае переродилися. Они столь же хорошие хлебопашцы, как и их соседи. На ключах, из горы бьющих, построена у них изрядная мучная мельница. Домашняя чистота не менее у них примечается, как у мещеряков и других ясашных татар. Пища у них на татарской образец, а которые позаживнее, держут и виноградные напитки, чай и кофе, словом их совсем можно почесть выродками из башкирского рода. На сей степень крестьянского совершенства возвела их привычка к пашне и омерзению к кочевой жизни. Скотом они столь же изобильны, как и другие башкирцы, и великая их дача, состоящая в привольных для скотоводства местах, довольна к их хлебопашеству и содержанию скота. Хотя сие небольшое башкирцев сообщество может служить своим едино-племенным к сельскому трудолюбию примером, однако всю башкирскую орду не мы, но наши внучата в таком увидят порядке, ибо в 15 верстах отстоящая башкирская деревня Субинак, также в 20 верстном расстоянии живущие башкирцы в деревнях Сальчугут, Магазаловой, при речке Лемязь Тропкильде, на речке Челаныш, еще в совершенном башкирском живут неопрятстве, несмотря на то, что они не менее имеют выгод ко всякому сельскому домостроительству, как и в Казылбаевой живущие башкирцы, ибо реку Аи со всех сторон окружают тучные и ровные поля, разделенные местами небольшими угорками. Но сколь башкирцы нерадивы еще к пашне, столь ныне прилежат к сенокосу, ибо чрез долговременную зиму глубоким снегом покрытую траву не всегда скот добывать может, но требует хозяйского прокорма. Сенокос их также весьма выгоден пред другими местами, ибо на околоуральских равнинах, а особливо на потовых местах, так высоко растет трава, что ходящей лошади видеть в ней не можно. Сенокос башкирцы отправляют или своим семейством, не выключая женского пола, или также делают помочь, то есть, наварив мяса и накопив кумысу, созывают своих знакомцев и подчивают, которые за угощение помогают хозяину косить. Сенокосный инструмент у башкирцев так, как и у всех зауральских жителей, составляет горбуша. Она гораздо уже и короче косы и прикрепляется к недолгой рукоятке так, что сенокосец должен наклоняться при каждом махе, отчего не только затруднителен бывает сенокос, но еще и не выгоден, ибо всей траве под корень никогда ею скосить не можно и не мало на корню остается.
В 15 верстах от Шарыповой была башкирская деревня Ахунова, стоящая при речке Бейжилга, впадающей в Юрезен, в которой жил с другими башкирцами ахун. В сей деревне в первой раз увидели мы главу магометанского духовенства из природных башкирцев, которого можно счесть редкостию, ибо ахун по их обыкновению должен быть первенствующий книжник, но башкирцы более охотники до кумысу, нежели до книг.
Удалившиеся башкирцы в тогдашнее время к своим зимовкам и, не охотно оставляя начатый свой сенокос, везде великую делали нам остановку. Но сколь безлюдно было сие место от башкирцев, столь изобиловало приезжими из Сибирской губернии.
Говоря о щегольстве, при сем случае скажу и о башкирских щеголях. Молодые башкирцы, непривыкшие еще иметь мохнатое рыло и будучи отдалены от сообщества голобородых, смешное к бритью бороды употребляют средство. Они натирают себе бороду каленою золою и, ссучив круто нитку, с отменным проворством и искусством вкручивают волоса по два и вырывают. Зола, по их примечанию, слабит кожу и утоляет ту боль, какая от щипания волосов произойти должна, и так кому известна пословица брить ниткою, теперь знает ее начало.
Исследователи-путешественники о Башкортостане. XVIII век / Сост., предисл., коммент. В. В. Сидорова. — Уфа: Китап, 2007. — 288 с.
Записки из путешествий И.И. Лепехина. Окончание
Раздел: История | Просмотры: 37263 | Комментарии: 37